– Вы могли бы… вы не хотите рассказать мне об этом, Рафик?

– Нет, Стефани, не хочу. Достаточно того, что мне стало легче, когда я избавился от этого человека.

Она улыбнулась, и Рафик почувствовал, что напряжение, сковывавшее плечи, спало. Однако ее улыбка вызвала напряжение совсем иного рода. Он взял ее руку и поцеловал в ладонь.

Стефани сжала его пальцы, подсела ближе, положила голову ему на плечо.

– Как продвигаются ваши тренировки?

– Болезненно. Технически самый сложный элемент – пересадка на полном скаку с одной лошади на другую. Мне кажется, большую часть дня я валялся на земле. – Он засмеялся.

– Бедный Рафик. Вы, наверно, весь в синяках.

– Да. – Он обнял ее за талию.

– Хотите, чтобы я поцеловала их?

– Да. – Он заглянул в ее большие карие глаза. – О да.

– Где болит, Рафик? – Стефани нежно поцеловала его в губы.

– Здесь, – сказал он, снова целуя ее, но теперь более крепко. – Да, именно здесь. – Ее поцелуи были такими сладкими. Он мог бы утонуть в них. Он тосковал о них всю неделю. Скользнув пальцами в ее волосы, поцеловал полуопущенные веки Стефани, ее соленые от слез щеки и снова губы. Потом нежно опустил ее на подушки и целовал снова и снова. – Я никогда не устану тебя целовать, – прошептал он. – Никогда. – Он снял через голову свою рубаху, показал ей синяки на груди и потянул к себе.

– О, бедняжка. – Стефани нежно поцеловала его и приложила ладони к красновато-желтым синякам. – Бедный мой. – Еще поцелуи. Она лизнула его сосок. Ее прикосновения успокаивали и возбуждали одновременно. Ее губы скользили вниз по его ребрам. Язык коснулся пупка.

Кровь Рафика вскипела. Он снял с нее тунику. Под полупрозрачной тканью сорочки проглядывали соски. Он стал ласкать их и почувствовал, как Стефани затрепетала. Их губы снова встретились в долгом страстном поцелуе.

Она легла на бок. Рафик раздел ее и скользнул в нее пальцами. Она застонала. Руки Стефани легли на его ремень, и он сбросил его. За ним последовали его брюки.

– Я так хочу тебя. Так хочу. – Неужели это его голос?

И снова поцелуи. Она была горячей и влажной.

– Мне нужно больше, чем слова, – сказала она охрипшим голосом, от которого по телу Рафика побежали мурашки.

Приподняв Стефани, он посадил ее сверху и осторожно вошел в нее, боясь, что не сможет больше сдерживаться. Она застонала. Он приподнял ее. Ей потребовалась небольшая помощь, чтобы понять его, и она начала двигаться. Немного вверх и вниз, увлекая его за собой, заставляя затаить дыхание.

Движения становились все быстрей, она все крепче сжимала его, пока волна наслаждения, прокатившись по ее телу, не заставила его последовать за ней, как раз вовремя, чтобы, приподняв ее, успеть выйти и, содрогаясь, дать себе волю.

Позже Рафик не глядя протянул руку и прижал Стефани к себе. Ее дыхание постепенно успокаивалось, одновременно с его собственным. Только тогда он осознал, как близок был к тому, чтобы полностью потерять контроль над собой. Что он делает? О чем думает?

Стефани попыталась заняться делами. Она была благодарна Фадилю за мужество и поддержку и с удивлением обнаружила, что на самом деле все работники конюшен за редким исключением испытали облегчение после увольнения Ясима. Их вера в то, что Рафик выиграет для них Сабр – с Ясимом или без него, – была непоколебима.

Не найдя, чем занять себя в конюшнях, Стефани решила спрятаться от послеполуденной жары и побродить по прохладному дворцу, воспользовавшись планом, нарисованным для нее Рафиком. Так много комнат, одни охраняются, другие нет. Так много похожих названий, которые легко перепутать. Например, «Двор правителей» был всего лишь площадкой с самым обычным фонтаном. В то же время «Правительственный двор», напротив, оказался закрытым комплексом помещений, чем-то похожим на гарем. Аида объяснила ей, что в далеком прошлом в нем обитали несчастные сыновья наложниц правящего принца. Бедных мальчиков держали здесь на протяжении всей жизни, поскольку считалось слишком опасным разрешать им покидать дворец, иначе они могли попытаться свергнуть своего отца. По словам Аиды, так гласила легенда.

Стефани распахнула дверь туда, где, по плану Рафика, располагался королевский банкетный зал, но оказалась еще в одном внутреннем дворе. Этот выглядел заброшенным. Фонтан не работал, и вода в нем зацвела. На полу сквозь щели мозаики пробивались сорняки. Авокадо так разрослось, что стало выше стены. Под ним валялись высохшие зеленые плоды и коричневые косточки.

По словам Аиды, Эльмира – бедуинка, кочевница – научилась любить гарем. Стефани в этом сомневалась. На конской ярмарке она слышала кое-какие из преданий бедуинов. Они считали себя аристократами пустыни, каждое племя могло проследить свою родословную вплоть до прародителя. Как объяснил ей Рафик, у них имелся свой строгий кодекс поведения. Они гордились тем, что никому не подчиняются, хотя на своих условиях готовы сотрудничать со всеми. Пустыня – душа и сердце бедуина, и главное для него – свобода кочевать по ней. Эльмира была бедуинкой голубых кровей. Разве могла такая женщина с радостью принять жизнь в гареме со всеми ее ограничениями?

Стефани осторожно присела на край фонтана. По поверхности зловонной воды плавали странные маленькие насекомые.

«Она заплатила за то, что отравила конюшни», – говорил Ясим.

Но этим утром Рафик без сомнения встал на сторону Стефани. Или он просто защищал свой авторитет? Он сказал: «Мне давно надо было избавиться от этого человека. В конце концов, это не в первый раз. Если бы я сделал это тогда…»

Какую цену пришлось заплатить Эльмире? И какое преступление она совершила, чтобы за него пришлось расплачиваться?

Стефани шлепнула по одному из водоплавающих насекомых, которое село ей на руку. Его длинный хоботок проткнул ей кожу, чтобы сосать кровь. На месте укуса уже вздулась плотная шишка. Она встала, думая, что надо найти аптечку и намазать укус какой-нибудь мазью, когда в голове мелькнуло нечто важное, о чем говорил Рафик. Что-то насчет кусачих насекомых в воде.

– Оазис с жеребцами! – Забыв об укусе, Стефани побежала в конюшни.

– Ты уверена? – Рафик недоверчиво посмотрел на нее.

– Я знаю, в это трудно поверить, но таково единственное объяснение, – ответила Стефани.

– Кровососущие насекомые, которые цепляются за гриву жеребца и вместе с ним проделывают путь из оазиса до конюшен, а потом, когда он покрывает кобылу, перебираются с одного животного на другое! – Он поднял руку. – Мне известно, как удивительна природа и как мало мы о ней знаем. Но почему ты так уверена? Почему эти насекомые не кусают других жеребцов?

– Я думаю, наверняка кусают. Но понимаете, ваши жеребцы уже привыкли к ним, стали невосприимчивы. Как доярки, которые невосприимчивы к оспе, потому что постоянно контактируют с коровьей оспой, и это каким-то образом позволяет им противостоять болезни. – Она с жаром пустилась в объяснения, слишком далекоидущие и всеобъемлющие. – Хотя, в конечном счете, – заключила она, – я не могу доказать этого иначе, как заставив одно из этих насекомых укусить какую-нибудь кобылу или мула. Но даже ради науки я не в состоянии это сделать.