теперь я полноправный член их дружного сплоченного коллектива, такой же хозяин этой свалки…Человек проходит, как хозяин, по просторам…Юрасик дремлет прямо за столом.

Скоро в нашем логове начнется шевеление. Олюсик будет стонать: «Ой! Тут болит! Ой! Там болит!» Мы будем пить обжигающую черную, как смола, бурду.

С утра здесь жизнь воспринимается здесь жизнь воспримается как должное за наши прегрешения.

Ведутся вялые разговоры. С утра жизнь без допинга воспринимается как должное наказание за наши прегрешения. Мы разбираем инструмент и отправляемся на свою делянку. По пути нас встречают такие же сумрачные опухшие рожи.

— А у нас случайно ничего не осталось? — спрашивает Олюсик.

— А у нас когда-нибудь что-нибудь остается? — вопросом на вопрос отвечает Юрасик.

Вот и наша деляна. Мы стоим у ее границы. Олюсик приносит ящики из-под тары и мы садимся. Перед началом трудовой смены требуется посидеть. Олюсик и Юрасик не спеша покуривают. Мы наблюдаем за тем, как один за другим подъезжают мусоровозы и выгружаются.

— Это Костян, — говорит Юрасик, когда подъезжает очередной мусоровоз. — Одно дерьмо привозит. Даже смотреть не стоит. От босяцкого квартала возит. Если повезет, то найдем дохлого младенца.

Юрасик презрительно плюет.

Я даже не поморщился от его слов. Велика важность!

— И машинешку ему поэтому самую срамную выделили. Убитая в прах!

Это уже Олюсик.

— Молодой еще. На дешевенькую иномарку только и заработает, если не сбежит в другое место.

— Во! Серега едет! — радостно воскликнул Юрасик. — Это к нам!

— А кто-нибудь отсюда вернулся назад? — спрашиваю я.

Юрасик насторожился.

— Куда это назад?

— В прежнюю нормальную жизнь. Были такие?

— Мы, по-твоему, ненормальные? — обиженно произносит Олюсик и плюет себе под ноги.

— Нет! Я неправильно выразился, — произношу я с виноватым видом и тяжело вздыхаю.

— Отсюда только один выход — туда! — Юрасик указательным пальцем, который у него не разгибается, показывает вниз. Я гляжу ему под ноги. — Все будет там, Рома дорогой! Отсюда обратной дороги нет. Был тут у нас один говноед. Нашел бумажник и решил начать всё заново. Пробухал в городе чуть ли не неделю, а потом ползком сюда явился. Тут, Рома, предпоследняя обитель настоящего человека. Так сказать, чистилище перед переходом…

— Ты случайно Данте не читал? — спрашиваю я.

— Не знаю. Я много чего читал. Может быть, и твоего Данте читал. Сейчас вот этот разгрузится и пойдем. Еще вчерашнюю кучу надо разобрать.

Олюсик снова закуривает.

— Ты меня, работушка, не бойся! Я тебя не трону! — затягивает Юрасик.

Он замолчал. Мы наблюдаем за выгрузкой мусоровозов. К нам подходят другие бродяги. Обмениваются однословными фразами.

— Ну, как оно?

— Хреново оно! Как еще может быть по утрам.

— Вчера зато было очень хорошо. Нажрались вдрызг.

Мы поднимаемся, берем инструмент. Небо ясно-голубое, лишь несколько белых клочков облак. Жизнь продолжается, господа присяжные заседатели! И никуда… никуда нам не деться от этого!