– Во дела, – отметил я. – Сильно расстроилась?

– Сильно, – сказал он. – Собрала вещи и ушла. Сказала, что если предал раз в малом, то предам и в большом.

– Плохо, – оценил я и снова вздохнул. – Будешь пытаться вернуть?

Он меня словно не услышал.

– Я лежал в кровати и чуть не плакал. Такое странное ощущение оставленности и полного одиночества. Что уже ничего нельзя изменить. Одна глупость – а расплачиваться целую жизнь.

Я пересел к нему на диван. Приобнял, положив руку на плечо.

– Держись, брат.

– Я понял, как сильно ее люблю.

– Кого? – спросил я.

Петр посмотрел на меня, удивляясь вопросу.

– Жену. Так люблю, что не могу без нее жить.

– Дела, – сказал я сокрушенно и повторил: – Дела… – Опустил голову, потом поднял. И увидел, что к нам идет его жена. Веселая, обычная.

– Как?.. – успел спросить я, прежде чем она чмокнула меня в щеку.

– Мы в кино, – сказала она. – Пошли с нами? – Сказала и уставилась на меня. С напряжением. – Что с тобой? – спросила она. – Ты на себя не похож. Что с ним? – И повернулась к Петру.

– Я ему свой сон рассказал, – объяснил он. – Сегодня ночью кошмар приснился, очень натуральный. Он близко к сердцу принял.

Я сидел и думал – сказать ему, что он придурок, или нет? Решил, что при ней не стоит.

– Ну что? – спросил он и подмигнул. – С нами в кино?

– Спасибо, – сказал я. – Считай, что уже посмотрел.

– И кто она? – спросил я, вытягивая ноги поудобнее.

Балкон был оформлен в японском стиле. По крайней мере, я так считал. Холодный бежевый камень на стенах, циновка на полу. Небольшие прямоугольные светильники. И тени от машин, летящие по потолку. Будь я атеистом, подозреваю, эта комната довела бы меня до практики медитаций. Но я атеистом, к счастью, не был.

Дима задумался. Основательно.

– Ты что имеешь в виду? – спросил он.

– Будь мы Чапаев с Петькой, – сказал я, – и управляй нашим разговором Пелевин, мы бы сейчас ушли в метафизический спор о разнице между личностью, сущностью и ипостасью.

– Доведет однажды тебя любовь к литературе, – заявил друг.

– До чего?

Он не ответил.

– Ладно, – миролюбиво сказал я и подлил нам чаю. – Давай перейдем от философии к анкете. Сколько ей лет?

– Двадцать, – ответил он. С очень странной интонацией.

Я сначала решил, что это гордость. Потом принял ее за смущение. А потом понял, что это вопрос – который он задает себе.

– Двадцать, – повторил я.

– А мне тридцать пять, – торопливо добавил он.

– Знаю.

Мы были одноклассниками.

– Помнишь реплику из «Голого пистолета»? – спросил я. – Когда герой Лесли Нильсена говорит коллеге: «Как я тебе завидую, у тебя жена, дети, собака, а ко мне постоянно подкатывают молодые девушки, которым от меня нужно только одно – грязный, порочный секс».

– Помню. У коллеги пена тогда изо рта пошла.

Я снова налил чай. Пиалы были крошечные, в два наперстка.

– Фото есть? – спросил я.

Дима достал телефон, показал. Я присвистнул.

– Модель?

– Нет, – сказал он. – С моделью было бы проще. Учится на учителя.

– Учителя чего? – спросил я.

– Русского языка. И литературы.

Я молчал, переваривая.

– Вечерами танцует в клубе.

– Это нормально, – отметил я. – Кто в двадцать лет не танцует? Мы с тобой тоже иногда скачем.

– Ты не понял, – сказал он. – Выступает. За деньги.

Я правда не понял. Уточнил:

– Стриптизерша?

– Нет. Танцовщица. Папа у нее полицейский. Приходит с ней. Она переодевается, танцует, и они идут домой.

– Полицейский, – повторил я. – Братья-сестры есть?

– У кого? – спросил он.

– Не у папы. У нее.

– Нет.

– Плохо дело. Без серьезных намерений я бы к этой девушке не подходил.

– Уже поздно.

Я оживился.

– Да?

– Да, – сказал он несколько раздраженно. – Ты же знаешь, я на эту тему не люблю говорить.

– Русская? – спросил я.

– Русская. А что?

– Ну, не знаю. Подумал – вдруг с Кавказа девушка. Там нравы серьезные, традиции. Братьев нет, а родственников много. Могут не понять, как человек девушку соблазнил, а жениться не хочет.

– Я-то хочу, – сказал он, недоумевая. – Она не хочет.

– Ух ты, – сказал я. И даже встал, так мне стало интересно. – Почему?

– Говорит, что чувствует себя по сравнению со мной никем. Что я топ-менеджер, а она студентка. И что рожать пока не хочет…

– Погоди, – перебил я, осмысливая. – Ты ей сделал предложение, заговорил о детях, а она не хочет. Так?

– Почти, – сказал Дима. – Спросил: каким она видит наше будущее?

– Когда спросил?

– Вчера.

– Нет, в какой момент?

– На кухне. За завтраком.

Я постучал себе по лбу. Костяшками пальцев, собранных в кулак.

– Что?

– Ты же, по сути, ей предложение сделал. Но не сделал. Без кольца в коробочке, без романтики. У нее же, судя по фото, синдром Золушки.

– Это как? – напрягся он.

– Как-как… Романтика. Пение птиц. Принц, стоя перед ней на коленях, говорит что-то такое, что она до смерти помнить будет. А ты за завтраком… Яичницу в этот момент жевал…

– Омлет, – сказал он. – Но я же… – И замолчал.

Мы сидели в этой тишине минут пять, потом я встал. Взял чайник, чашки и пошел на кухню.

– Включи телевизор, что ли, – попросил Дима.

Я щелкнул пультом. Потом еще и еще.

– О! Боярский, оставь.

Шла «Собака на сене». Фильм из детства.

– Терехова хороша, – сказал я. – Мне вообще рыжие нравятся. – И вдруг что-то понял. – Дай еще раз фото посмотрю.

Он достал телефон и вдруг тоже понял.

– Похожа… А я всё время думал, почему она мне так кого-то напоминает.

Мы сидели и смотрели. То на фото, то на экран. То на экран, то на фото.

Появился Караченцов. Встал под балконом. Запел.

– Ее не Диана случайно зовут?