– Нет, – сказал друг. – Кристина.

– Не хуже, кстати, – сказал я. – У меня тоже была Кристина… Знакомая. Я голову сломал, пытаясь уменьшительную форму имени придумать. Крис, Кристи, Тина, Кри, Ри.

– Да это вообще не проблема.

Я посмотрел на него с интересом.

– Жду…

– Зайка. Солнышко. Котенок. Мусик-пусик.

– Примитивный ты человек, – сказал я. – Никакой фантазии.

Он обиделся. Надулся. Хотя под серенаду Караченцова это было непросто.

– Сколько смотрю, столько за душу берет, – вздохнул я. – Хотя наизусть знаю.

И увидел, что он вытаращил на меня глаза.

– Что? – спросил я.

– Слушай! – произнес он с вдохновением. – А если мне тоже?

– Что «тоже»?

– Ну, серенаду ей спеть.

– Вот это браво, – сказал я. – А ты петь умеешь?

– Так я как Караченцов, – сказал он. – Приведу кого-нибудь, он споет. А я ей букет брошу.

– Куда бросишь?

– На балкон. Она на втором этаже живет.

Дима взял телефон и вышел на балкон. Я сидел и думал: «Ну и страсти, вот это сила искусства». Потом вспомнил, как пошел записываться в секцию фехтования, посмотрев «Трех мушкетеров». И как расплакался, когда ее у нас в городе не оказалось.

Правда, мне тогда было семь лет.

– Ну, всё, – сказал друг, вернувшись. – Сейчас заедем за Яшей, купим букет и к ней.

Яша был композитором. Он ушел со второго курса консерватории, когда решил, что оперного певца из него не выйдет. Писал электронную музыку для интернет-открыток. Он настолько впечатлился просьбой друга, что ждал нас на улице.

– Я решил, что спою «О соле мио».

– Не годится, – сказал я. – Это же «Ну, погоди». Лучше «Луч солнца золотого».

– Это же «Бременские музыканты». В чем разница?

– Принципиальная! – надавил я. – Тут романтика, а тут комиксы. Жених что хочет?

Жених считал деньги в кошельке.

– Вы не помните, в цветочном карточки принимают?

– Я добавлю, – сказал я.

Мы стояли под ее окном. Ждали, пока Дима закончит разговор.

– Тебе минусовку в Интернете поискать? – спросил я.

– Да не надо, – отказался Яша. – Что я, нот не помню?

Пришел Дима. Побледневший.

– Она дома. Я сказал, что будет сюрприз. Но не сказал какой.

– Ну, давай начинай, – предложил я Яше.

Он сосредоточился. И загудел своим басом, отлично подошедшим бы ко Всенощной:

– Луч солнца золотого туч скрыла пелена…

У меня пошли мурашки. У Димы, кажется, тоже. Он выставил вперед букет, готовый его метнуть на балкон в любую секунду.

– Вопрос, – тихо сказал я. – А ты точно уверен, что она на балкон выйдет?

Он еще сильнее побледнел.

– Во блин…

Она не вышла.

– Я бы в ноябре тоже не балкон не вышел, – изрек я.

– «Соле мио» петь? – поинтересовался Яша.

– Пой, – сказал я. – Хуже не будет.

Он запел. Дима что-то строчил в телефоне. Поднял голову.

– Она была в ванной. Очень удивилась вопросу, не может ли она выйти сейчас на балкон? Не может, у нее голова мокрая.

– И что делать? – спросил Яша.

– Ну, пошли в подъезд, – предложил я. – Позвоним в квартиру, ты еще раз споешь. В подъезде акустика лучше.

Дима позвонил в домофон. Она открыла.

– Ты правда хочешь на ней жениться? – спросил я.

Он вспыхнул.

– Ты вот зачем сейчас это спрашиваешь?

– Интересно же, – начал я. – А то вдруг потом будешь всю жизнь сожалеть. И нас ненавидеть, что мы не отговорили.

Мы поднялись.

– Так что петь? – настаивал Яша. – «Ну, погоди» или трубадура?

Я посмотрел на Диму, Дима на меня. И тут открылась дверь.

– Правда похожа, – сказал я. И толкнул Яшу.

– Луч солнца золотого! – запел он.

Она дернулась к нам и осталась на пороге.

Яша допел.

– Замечательно, – сказала она, улыбаясь. – Мой любимый мультик.

– Опять проиграли, уроды, – сказал Антон и раздраженно бросил вилку.

Я-то был тертый калач, а он нет. И Никита тоже – нет.

– Канаде проиграли, – успокаивающе сказал я. – Там хоккей – национальный вид спорта. Или религия. Ты вот сам давно на коньках стоял?

– Ну, допустим, в прошлом году.

– А ты?

Никита пил осетинское пиво. Я и не знал, что оно есть в Москве. Причем в ресторанах. Пусть в меню было написано «осетинский квас», но я попробовал и торжествующе улыбнулся. В осетинском пиве я разбирался, в отличие от немецкого, чешского, бельгийского. Поэтому сразу попросил литр. Только себе.

И друзья тоже попросили по литру.

– Да это компот, а не пиво, – сказал Никита. – Так, разминка.

Я посмотрел на него. Со значением.

– Я на свадьбе своей его пил. Компот-компот, а потом встать не можешь.

Он вел себя высокомерно. Это было противно.

– С литра?

– Ну, допустим, с двух.

– Замажем?

– Погоди, – влез Антон. – Давай так. Мы пьем по два литра. На желание. Если кто потом не может встать или если кого в дверь или стену бросит – проигрывает. И выполняет желания трезвых.

– Заметано, – сказал я. – Положись на меня, потому что я…

– …никогда не пьянею? Ха! Ха-ха-ха!

– Нет, – сказал я досадливо. – Пьянею. Я вообще слаб по этой теме, организм много не принимает. Просто особенность такая – от первого бокала легкого алкоголя сразу косею. А вот от второго – трезвею. И удар до своей нормы держу.

– Ну, так давай!

– Одно условие, – я говорил не спеша, – даже два. Не загадываем ничего, связанного с риском. Садовое перейти, например, и все такое. И не загадываем ничего, связанного с денежными расходами. Чисто на интерес. Или даже так: если хочешь – трать свои, других не заставлять.

– По рукам! – сказал весело Никита и посмотрел на друга.

Мы замазали. И стартовали.

– Я в порядке, – сказал Антон через полчаса.

Кувшин перед ним был пуст. Как и наши.

– И я в порядке, – повторил Никита.