чем могу сражаться я, – это приступ тошноты. А потом все заканчивается.

Шум, суета. Все заканчивается.

– Время смерти: двадцать три часа восемь минут, – объявляет доктор Гарднер. Он покидает операционную с опущенной головой, и видно, насколько ему тяжело. Поэтому он не смог работать в педиатрии. А я? Чувствую, как в стене моего самообладания появилась первая трещинка. По щеке катится слезинка. Нэш поворачивается и смотрит на меня взглядом, полным сожаления и грусти.

Теперь меня ничего не держит и я больше не могу сохранять самообладание. Поначалу мои движения неловкие, скованные, но потом становятся все быстрее. Выбегаю из операционной, оставляя всех позади, и останавливаюсь только в коридоре, когда практически натыкаюсь на стену. Стянув маску и шапочку, со всхлипом бросаю их на пол и прижимаюсь лбом к стене. Мне все равно, увидит меня кто-нибудь или нет. Мне все равно.

Я чувствую, как разваливаюсь на части.

С трудом могу дышать, перед глазами все кружится. Да, земля продолжает вращаться. Но не для Рии.

Руки сжимаются в кулаки, глаза горят, в горле першит, тело охвачено огнем, и я не понимаю, почему меня трясет.

Я не виновата. И никто не виноват. Я просто находилась в операционной, но из-за того, что это Рия, виню себя.

Я плачу, кажется, целую вечность.

Через некоторое время чувствую прикосновение к плечу. Вздрогнув, быстро вытираю слезы и оборачиваюсь.

Нэш.

Я пытаюсь собраться, чтобы он не увидел, насколько мне плохо.

– Лора… – зовет он, и я вижу, что ему тоже больно. Но его боль другая. Боль вообще всегда разная. Она может быть одинаково сильной, но разной по сути. У боли и любви много общего.

Поднимаю голову и, когда Нэш берет меня за плечо, не отстраняюсь. Он скользит рукой по моей руке и дотрагивается до пальцев, молча спрашивая разрешения.

Судорожно дышу.

– Со мной все хорошо.

Нэш грустно улыбается.

– Из тебя ужасная лгунья.

– Тебе пора, – говорю срывающимся голосом.

Легкие касания его пальцев похожи на прикосновения бабочки, и у меня нет сил отстраниться.

– Я не мог уйти из операционной, пока мы не закончили. Мне нужно еще туда вернуться, но…

– Прости, что я потеряла самообладание и действовала непрофессионально. Такого больше не повторится…

Прищурившись, Нэш делает шаг мне навстречу, потом еще один, и вот он стоит прямо передо мной, так близко, что наши носы почти соприкасаются. Мы рядом, но нас разделяет вселенная невысказанных слов.

Я хочу оттолкнуть его. Хочу накричать.

Хочу, чтобы он ушел и чтобы остался.

– Возьми завтра выходной. Доктор Гарднер сейчас известит ее родителей, а я…

– Со мной все хорошо, – повторяю громче и отчаяннее, хотя не думала, что это возможно. Я убираю свою руку. Не будь у меня за спиной стены, я бы сделала шаг назад, но мне приходится стоять на месте. Если бы не дрожь, не жар, не боль…

Нэш собирается что-то добавить, но сейчас я не хочу ничего слышать. Не хочу слышать, что мы сделали все возможное. Что такие вещи случаются. Не хочу слышать, что мне плохо. Я и сама это знаю… И, черт возьми, лучше ему не смотреть на меня таким взглядом… Полным заботы и сочувствия…

– Я дала ей обещание, – говорю едва слышно. – Я обещала ей, что все будет хорошо…

Нэш медленно протягивает ко мне руку, но чем она ближе, тем сильнее мотаю головой.

Я дала ей обещание…

Нэш берет меня за руку и прижимает ее к своей груди. Ее, меня и всю мою боль. Плача и всхлипывая, подаюсь навстречу и позволяю себе повиснуть на нем, потому что ноги вот-вот подогнутся. Я плачу и плачу, разрешая боли и отчаянию взять верх, пока у меня не заканчиваются слезы. Ощущаю бессилие и чувство вины.

Я дала ей обещание. И не смогла его сдержать.

Не знаю, как долго стою в объятиях Нэша, который не отпускает меня и молчит. Знаю лишь, это сейчас он – мой щит, мой якорь, мой компас. Хотелось бы мне и дальше на него злиться… но он слишком мне нравится. Бывает, что все идет не по плану.

К сожалению, это происходит часто…

Сердце Рии больше не бьется, мое – бьется чересчур быстро. Что ты творишь, спрашиваю я. Куда так рвешься? Где хочешь остаться?

А оно отвечает: я там, где наше место. Здесь и хочу остаться.

Глава 22

Нэш

Я хотел извиниться перед Лорой и попросить прощение за то, как вел себя с ней последнюю неделю, за то, что сказал сегодня после встречи с Рией и ее родителями. Но я все откладывал, потому что были дела поважнее, а потом наступило время операции.

Теперь я стою у двери операционной, там лежат два сердца, оба больше не бьются. Я обнимаю Лору, она едва держится на ногах и безостановочно плачет, впившись пальцами в мой хирургический халат. Она держится за меня так, будто иначе упадет.

– Прости, – шепчу ей на ухо и притягиваю ближе. Прижимаюсь щекой к ее макушке и закрываю глаза, позволяя ей горевать.

«Прости, что нагрубил тебе».

«Прости, что наговорил глупостей. Прости, что мы потеряли Рию».

«Прости, что ты не смогла сдержать обещание. Прости, что тебе пришлось пройти через это».

«Прости, что ты мне нравишься. Прости…»

Мы стоим так целую вечность, и мне безразлично, что нас могут увидеть вместе. Мне все равно, кто что подумает.

Мы обнимаем друг друга, пока всхлипы Лоры не затихают. Ее силы иссякли, а тело ослабло.

Осторожно отстраняюсь, высвобождаясь из ее объятий. С трудом сдерживаюсь, чтобы не погладить ее по щеке… Вместо этого смотрю на нее и жду, пока она успокоится настолько, что сможет меня выслушать. Наконец она, вытерев слезы, поднимает голову.

– Иди домой и отдохни, очень тебя прошу. Твоя смена давно закончилась и… день был тяжелый, – говорю я спокойно. – Завтра возьми выходной.

Ее глаза ничего не выражают – ни радости, ни печали, ни страсти, ни вызова. Ничего. И это пугает меня до чертиков.

Она медленно кивает, мыслями находясь где-то далеко, и отпускает меня. Ее руки безвольно падают. Она поворачивается и уходит, но я успеваю увидеть, как по ее щеке скатывается одинокая слезинка.

Такие вещи никогда не становятся легче. Никогда. Я понимаю отчаяние Лоры, оно мне хорошо знакомо, хотя со временем я и научился прятать его глубоко внутри. Если я каждый раз буду позволять себе поддаваться отчаянию, сломаюсь. Ни родителям Рии, ни Лоре от этого легче не станет. К тому же