я его так только в исключительных случаях, - давай к Грозовому съездим.

- Что?.. Зачем это?

- Расскажем все. Попробуем уговорить его вернуться.

- Он не вернется, - заявляет Митрич уверенно.

Мне, если честно, тоже так кажется. Но я до ломоты в теле хочу его увидеть. Хочу поговорить, попытаться объясниться, ну и, возможно, убедить его вернуться.

- Пойми, он своих ребят насквозь видит, знает, как никто другой. Он сразу крысу найдет.

- Да знаю я! Он бы такого никогда не допустил!

- Ну, вот, а я о чем?..

Крестный продолжительно выдыхает. Быстро раскупоривает бутылку, наливает себе полрюмки и опрокидывает ее в рот.

- Хорош! На клюкве?

- Ага. Ну, так что? Мы поедем? – тихо спрашиваю с надеждой.

- Думать надо. Со Старым поговорить… - смотрит на меня долгим взглядом, - в твоих словах есть смысл, но ты со мной не поедешь.

- Почему? – возмущаюсь я.

Такого допустить я не могу. Что, если это единственный шанс его увидеть?!

- Потому, что я знаю, зачем тебе все это надо!

Подавившись воздухом, замолкаю. Откуда ему знать, если я в течение года ни разу об Алексе не спросила?

- Вон, кольцо его до сих пор таскаешь.

Безмолвно хлопая губами, рефлекторно прячу висящий на цепочке его подарок в кулак.

Глава 35.

Глава 35.

Ненавижу самолеты. Не знаю, как это точно называется – аэрофобия или клаустрофобия. А может, все вместе. Но находиться с огромным количеством людей в замкнутом пространстве без возможности его покинуть для меня подобно пытки.

Митрич, сидя в соседнем кресле бизнес-класса бессовестно храпит, а я гипнотизирую взглядом плотное одеяло облаков под нами. Чем ближе мы к городу, в котором живет Алекс, тем тревожнее сжимается сердце.

Он не знает, что мы едем к нему. Я смогла уговорить дядю и Митрича не только взять меня в поездку, но и не сообщать Алексу заранее. Рассчитывала на эффект неожиданности, а теперь трусливо сомневаюсь в правильности принятого решения.

Что, если он не захочет с нами встретиться и выслушать? Что, если его вообще на данный момент нет в городе?

Мысли, одна мрачнее другой, крутятся в голове каруселью и никак не дают успокоиться.

Полет длится всего три часа. После приземления крестный встречает нанятый им автомобиль с водителем и просит отвезти нас в ресторан.

Я сильно нервничаю, в итоге практически ничего не ем.

- Скажи, за все это время Алекс действительно про меня ни разу не спрашивал?

- За какое, за все? Он год в Сирии был, за это время мы с ним ни разу не созванивались.

- Значит, не спрашивал… - проговариваю убито.

- Не спрашивал, - прочистив горло, немного понижает голос, - я ему сам про тебя рассказывал.

- Зачем?

- Мне казалось, он сам спросить хотел, но… что-то его останавливало.

Кисло улыбаясь, я качаю головой. Не верю. Алекс не из робких, если бы хотел – позвонил мне сам.

- Это очень мило с твоей стороны, Митрич, но не надо мне врать, - произношу ласково.

Он цокает языком и выразительно закатывает глаза, чем только подтверждает мои подозрения. Алекс никогда не интересовался и не собирался интересоваться тем, как я живу.

После ресторана мы отправляемся за город, туда, где, по словам крестного, живет Алекс. Несмотря на жуткое волнение, я с жадностью смотрю на все, что проплывает мимо нашего автомобиля.

Это место, где он родился и вырос. Эти поля и деревья видели его ребенком, подростком и сейчас ежедневно он дышит этим воздухом. И пусть пейзажи за окном почти не отличаются от наших, мне они кажутся особенными.

Примерно через полчаса после того, как мы выехали за пределы города, наша машина сворачивает с трассы по указателю с надписью «Никольск».

Мое сердце уходит в пятки, ладони становятся влажными. Трясясь от страха, я застываю в одной позе.

Назвав водителю точный адрес, Митрич начинает суетиться, прячет в карман телефон, приводит в порядок свою залысину, застегивает пиджак. Я же просто не могу заставить себя сделать ни единого движения. От волнения сводит живот.

Водитель, двигаясь по навигатору, делает несколько поворотов, проезжает пустынную тихую улицу и останавливается у аккуратного белого штакетника.

- Приехали? – лепечу еле слышно.

- Приехали, - подтверждает водитель, выходит из машины и открывает для меня дверь.

Я смотрю на его протянутую руку и оборачиваюсь к крестному.

- А если его дома нет?

- Об этом думать уже поздно, Ирма. Идем.

Я выхожу и, зябко кутаясь в легкое пальто, иду за Митричем.

Здесь очень красиво. Дом Алекса стоит в березовой роще, сейчас на деревьях только – только набухают почки, но уже можно представить, как летом небольшой коттедж утопает в зелени.

Оглядываясь по сторонам, буквально немею от восторга. Я словно в русскую сказку попала или на полотно Шишкина. Там, где заканчивается березовая роща, бежит полноводная речка, а за ней сразу начинается пологий склон с сосновым бором.

- А воздух-то какой! – восклицает Митрич, бодро шагая к калитке.

Переставляя налитые свинцом ноги, я стараюсь не отставать и тут же замечаю припаркованный неподалеку черный пикап.

Чувствую всем нутром, что это машина Алекса. Значит, дома.

Пройдя еще пару шагов, я врастаю ногами в землю, потому что развернувшаяся перед глазами картина вгоняет нож в сердце по самую рукоятку.

Митрич тоже встает, как вкопанный. Глядя с состраданием, обнимает мои плечи.

Алекс с инструментом в руках колдует над качелями. Очевидно, ремонтирует их после зимы. А на самих качелях сидит девушка. Ее светлые волосы развеваются на ветру, падают на лицо. А она, звонко смеясь, пытается собрать их в косу.

Грозовой что-то говорит ей. Наверное, просит не мешаться. Но блондинка смеется еще громче и, оттолкнувшись ногами, начинает раскачиваться.

Я перестаю дышать. В груди, постепенно сжимая сердце в своих тисках, образуется сосущий вакуум. Легкие скукоживаются, я начинаю задыхаться.

«Так тебе и надо, дура» - звучит в голове мерзкий голосок.

- Поехали отсюда, - хриплю на выдохе.

Девушка на лету соскакивает с качелей и повисает у него на шее. Что-то ему быстро-быстро говорит и, склонив голову набок, заглядывает в глаза.

Алекс молча улыбается.

- Я прошу тебя, поедем!

Выворачиваюсь из объятий крестного и отворачиваюсь от душещипательной картины.

- Ирма! – зовет он, - стой! Да подожди ты!

Я не могу здесь находиться. Я не могу это видеть.

Я переоценила свои