которым делятся страшным шепотом под одеялом и клянутся хранить под угрозой смерти.

Странное это было чувство, тревожное, непрошеное и ненужное, но избавиться от него Костя почему-то не мог. Наверное, он так и проболтался бы в приемнике, украдкой поглядывая на девушку, но ответственный хирург сразу отправил его в операционную, откуда Костя выполз с мокрой спиной и на подгибающихся ногах только в шестом часу утра. После двух непроходимостей и одного ножевого ранения сердца хотелось упасть в первом попавшемся уголке и прикинуться ветошью, но в бригаде он был самый молодой, значит, ему и топать в приемник смотреть новых пациентов.

Костя так устал, что спустился вниз на лифте, какового барства обычно себе не позволял.

Удивительно, но хирургическая смотровая пустовала, только кварцевая лампа мерцала тревожным голубым светом.

– Не может быть, – сказал Костя, зажмурился и потряс головой, не веря своему счастью.

Нет, упоительная картинка не исчезла.

На всякий случай он прошел на пост. Там в одиночестве сидела за столом Надя и заполняла журналы.

– Все тихо, идите отдыхайте, – улыбнулась она, подняв на него взгляд, – если что, я позвоню.

Не двигаясь с места, он кивнул.

– Идите, идите, Константин Петрович. К вам никого нет.

– А я ведь так и не поздравил вас с заслуженной победой в кроссе, – сказал он.

Надя взглянула на него с улыбкой:

– Вы же меня пропустили вперед, так что это я должна вас поздравлять, если по-честному.

Костя энергично, насколько мог, помотал головой из стороны в сторону:

– Я просто не рассчитал силы на дистанции.

– Да?

– Да.

– Вы меня простите, Константин Петрович, что воспользовалась вашей любезностью, но я подумала, что если мы с вами начнем друг другу уступать, то придем последними.

Костя засмеялся.

– Вообще так и надо было сделать, – вздохнула Надя, – а то теперь меня посылают на городской конкурс по спортивному ориентированию.

– Соревнования, – заметил Костя, сам удивляясь своему менторскому тону. – Про спортивные состязания говорят соревнования или чемпионат.

Надя кивнула с тяжелым вздохом.

– Как ни назови, а все равно проиграю. Не отстою честь коллектива.

– Почему? – удивился Костя. – Вы подготовленная спортсменка, в отличной форме. Какой у вас, кстати, разряд?

– Никакой. Я нигде не занималась, только с папой бегаю по вечерам. А там же не просто бег, а спортивное ориентирование.

– По сути одно и то же.

Надя сокрушенно покачала головой:

– Константин Петрович, я компас последний раз в четвертом классе видела, на уроке природоведения, и понятия не имею, что такое азимут и где его брать.

– Надя, это очень просто.

– Не для меня. Папа говорит, это или дано, или не дано. Мне не дано. Зря вы мне уступили все-таки.

Костя рассмеялся:

– Во-первых, не уступил, а во-вторых, в свете сообщенной вами информации очень даже не зря.

– Напрасно радуетесь, – вздохнула Надя то ли сочувственно, то ли злорадно, – вас тоже позовут, как бронзового призера. Вся тройка лидеров бежит, видимо, до вас еще эту информацию не довели просто.

– Спасибо, что предупредили, надо срочно дежурство взять на эту дату.

Надя улыбнулась, показывая, что поняла шутку. Если академии надо, чтобы ты защитил ее честь, академия выдернет тебя откуда угодно, хоть из гроба.

– Я вас научу, – решительно сказал Костя, – вы когда работаете?

– Послезавтра.

– Отлично. Принесу карту, компас и палетку, и через полчаса вы овладеете этой нехитрой премудростью. Я ведь будущий преподаватель, помимо всего прочего.

С сомнением покачав головой, Надя сказала Коршунову, чтобы он шел отдыхать, потому что неизвестно, сколько еще продлится затишье.

Костя действительно уже с трудом стоял на ногах, поэтому внял ее мудрому совету и отправился в комнату дежурного врача, где обнаружил, что все горизонтальные поверхности уже заняты. Очень даже вероятно, что опытный ответственный знал, что в приемнике никого нет, но специально отправил туда Костю, чтобы занять последнюю свободную койку, пока тот ходит.

Ничего не поделаешь, кто не успел, тот опоздал. Подбодрившись сей смиренной мыслью, Костя отогнал свободную каталку в укромный уголок к хозяйственным лифтам и устроился там с робкой надеждой, что утром новая смена не примет его за труп и не отвезет в морг.

* * *

Иногда в начальнике кафедры просыпался истинный коммунист, радеющий за права трудового народа, и он вспоминал о «чудовищных переработках» молодых докторов. На древний обычай, что юная поросль бесплатно дежурит с более опытными коллегами, начальник не покушался, ибо так приобретается нечто неизмеримо более дорогое, чем деньги – мастерство, да и толку от совсем зеленых хирургов ноль, наоборот, приходится за ними смотреть в оба глаза, чтобы не убили никого в пылу гуманизма.

Но есть в жизни хирурга такой счастливый период, когда он уже состоялся, но не заматерел, энтузиазм еще горит в его груди сияющим пламенем. Тогда он с большой охотой откликается на предложения старших товарищей сходить в операционную вместо них или вместе с ними, если тем нужен проверенный ассистент, невзирая на то что его рабочий день уже окончен, и у старших товарищей редко хватает совести этим не злоупотреблять.

Поскольку дежурная бригада укомплектована, то молодому энтузиасту невозможно табелировать дополнительные часы, соответственно, и оплатить их никак не получится.

Обычно этот хронический коммунистический субботник устраивал всех, и молодых, и старых, но раза два в году начальника пробивало на социальную справедливость. В этот раз жертвой пал Колдунов, который фактически выполнил годовую норму часов, а если считать его ассистенции профессору Тарасюку, то и двухгодичную, потому что в работе с этим уникальным специалистом час идет за сто, плюс молоко надо давать за вредность.

Ян пытался возразить, что и так почти целую неделю провалялся с гриппом дома и не брал больничного, но начальник категорически дал ему еще два дня на окончательное выздоровление и восстановление. В общем-то Колдунов и сам чувствовал, что еще слабоват для работы в своем обычном режиме, поэтому покорно поехал домой.

Сделал генеральную уборку, наварил щей, накрутил котлет, постирал все, что попалось под руку, даже окна помыл, хотя терпеть не мог это занятие.

Словом, постарался на славу, даже педант и аккуратист Константин Петрович обомлел, когда вечером вернулся в сияющий чертог. Впрочем, он быстро взял себя в руки и холодно заметил, что, вероятно, у товарища скопилось изрядно долгов по диссертации, раз он готов заниматься чем угодно, лишь бы была уважительная причина не садиться за работу.

Ян поморщился, ибо сказано было не в бровь, а в глаз, и на следующее утро честно поехал в библиотеку и маялся за одним из бесконечного ряда письменных столов с зеленой лампой, пытаясь разбудить в себе