небольшом, компактном, с двумя пулеметами, стоящими в прихожей, находились еще трое солдат, они спали в караульном помещении. По приказу Котовского их связали и положили на пол там же, в дежурной каптерке. А чтобы не орали, не мешали сосредоточиться в поиске документов, во рты им засунули по хорошему тряпичному кляпу.

После этого занялись поисками нужных бумаг. Собственно, ни планов наступления или отступления, ни стратегических разработок штаба, ни схем передислокаций здесь быть не могло, могли быть только списки арестованных и тех людей, которых контрразведка собиралась посадить под замок или направить к расстрельной стенке в ближайшее время, а также списки осведомителей, на совести которых было не только обычное стукачество (такой-то и такой-то коллекционируют большевистские листовки, а такая-то на Привозе торгует тухлыми яйцами, выдавая их за лечебные), но людей, загубленных по их навету. Уж что-что, а указывать пальцем на человека им немилого, они умели профессионально.

Пока контрразведчики бегали по ресторану в поисках своих шинелей и ругали Котовского, которого не все даже знали в лицо, котовцы полностью почистили столы, повскрывали все до единого сейфы с секретными бумагами, собрали богатый урожай и были таковы.

На прощание у связанных беляков повыдергивали изо ртов кляпы, потрепали по щекам – мол, ведите себя, ребята, смирно, не орите тут, как обиженные овцы, и закрыли за собою дверь.

Переполох в Одессе поднялся такой, какого не было, наверное, со времен революции 1905 года.

Несколько частей были даже сняты с фронта – для прочесывания «одесских джунглей», но котовцев в «джунглях» не оказалось, они словно бы провалились сквозь землю. Контрразведчики остались ни с чем.

Пока не улеглась суматоха, Котовский велел своим бойцам вообще не появляться на улице, лежать «на дне» в своих конспиративных квартирах и ждать вестей «с воли».

Операцией Григорий Иванович был доволен – за Ваню-маленького отомстили, нашли в одном из сейфов секретные бумаги с именами осведомителей и расстрельные списки добыли, что означало: они спасли сотни людей…

Красная армия наступала, Березовка, которую белые удерживали с большим трудом, уже почти пала, бои шли в основном на станции. Падет станция – будет перерезана железная дорога.

Второго апреля девятнадцатого года войска союзников начали покидать казармы: поступил приказ об эвакуации – французы, греки, а также все, кто был с ними, поспешили уйти на румынскую территорию, не говоря уже о самих румынах – эти бегом мчались к себе домой.

Котовский принял решение о спешном проведении еще двух операций – о штурме тюрьмы и изъятии ценностей из городского банка. И опять здорово помогли шинели деникинских контрразведчиков, а также роскошная французская машина с мощным двигателем и звуковым рожком, сработанным в виде затейливой музыкально трубы.

Здание одесской тюрьмы выглядело немного веселее, чем крепостные стены тюрьмы кишиневской, хотя тоже напоминало средневековую крепость, наполненную стонами людей, которым пришлось в этих стенах распрощаться с жизнью. Рваная обрезь крыши, толстые ржавые решетки, под которыми находились запыленные, лет тридцать не мытые стекла – в наросте земли, выросшей на них, могла спокойно распускаться трава и куститься цветы, горластые нервные вороны, хрипло облаивающие прохожих с макушек деревьев. Почему-то около тюрем всегда бывает много ворон, их словно бы магнитом сюда притягивает…

Может быть, притягивает этих угрюмых птиц особый тюремный воздух, пахнущий гнидами, грязью, клопами, крысами и еще чем-то, что способно возникнуть только в арестантской среде, больше нигде, – протухшей горечью, помоями, гнилым хлебом, старой размокшей обувью.

Котовский наглотался тюремного воздуха более, чем достаточно – на всю оставшуюся жизнь, до конца дней своих.

Лакированное авто с французским флажком на радиаторе резко затормозило у черного входа в тюрьму, около двух деникинцев, охранявших это мрачное заведение.

Увидев незнакомого полковника, солдаты вытянулись.

– Вольно, ребята, – сказал им полковник, – можете сдавать свой пост – сейчас сюда прибудет специальная команда, это первое, и второе – слышите шум?

Шум деникинцы не слышали, а напрасно – перед главным входом в тюрьму собралась большая толпа. Судя по всему, зачинщики собрались брать штурмом ворота. Охране тюрьмы, как и разным служкам-надзирателям, в таком разе не поздоровится.

– В общем, тикайте отсюда, – сказал полковник совершенно по-штатски, неполковничьим языком.

– Все ясно, господин полковник, – понимающим тоном произнес один из деникинцев, тот, который был постарше и поопытнее своего напарника. – Можно рассчитывать, что продовольственный аттестат на тот свет получат все здешние подопечные?

– Все до единого, служивый, – спокойно и насмешливо ответил полковник.

– Тогда нам беспокоиться не о чем, – в голосе старшего служивого натекло довольное выражение, полное сиропных ноток, он толкнул кулаком в бок своего напарника и скомандовал: – Поехали, Емеля!

– Куда?

– До дому.

Напарник не заставил себя ждать, подхватил винтовку, показавшуюся ему в этот раз совсем не нужной, и исчез.

В тюрьме имелись и пулеметы – на случай, если арестанты взбунтуются, пулеметы надо было нейтрализовать, без полковничьих погон этого не сделать, поскольку народ в охране был разный, – и Котовский занялся этим…

На площади, где бушевала толпа, Котовский появился в тот момент, когда люди запели «Марсельезу»; народу здесь набралось много – не менее трех тысяч человек.

Чтобы не смущать собравшихся своими полковничьими погонами, Котовский надел на себя пальто. Первый человек, которого он заметил в толпе, был низенький худой брюнет с темными раскосыми глазами и неспокойными движениями.

Такие неспокойные ребята, как знал Котовский по своему опыту, обычно бывают непредсказуемы: никогда не поймешь, что они могут совершить в следующий миг. Постоянно хватаются за револьверы – даже при виде мухи на стенке, а обычный кусачий клоп может запросто спровоцировать бешеную стрельбу.

– Привет, Япончик, – сказал темноглазому Котовский.

– О-о-о, – расплылся тот в широкой улыбке, – Григорий Иванович! Собственной персоной? Наше – вашим, – Япончик сдернул с головы котелок, поклонился Котовскому.

– Ты, я слышал, сильно в гору пошел, королем Одессы стал?

Япончик отвел глаза в сторону, лицо у него сделалось скромным.

– Ну, до вас, Григорий Иванович, мне еще очень и очень далеко.

– Не скромничай, Мишель.

Вообще-то Япончика не Мишелем звали и не Мишкой, имя у него было двойное Мойше-Яков, отчество – Вольфович, фамилия – Винницкий, Япончик был прямым потомком авторитетной еврейской династии Коротичей.

Котовский был немного знаком с его биографией. И не потому, что был человеком любопытным, нет – привык к обстоятельности и считал обязательным знать слабые и сильные стороны своих противников. Япончик не был ему ни другом, ни врагом.

После еврейских погромов девятьсот пятого года Япончик примкнул к анархистам, по их заданию умудрился убить полицмейстера Михайловского участка. Приговор был суров – смертная казнь. Смертную казнь заменили каторгой и Япончика узезли в Сибирь. Побегов, как Котовский, он не совершал и в Одессе появился лишь в семнадцатом году.

Успешно ограбил почтовое отделение на Ближних Мельницах, следом – несколько крупных магазинов, затем совершил налет, о котором заговорил весь город –