— Я уж знаю, на что смотреть.

— Извращенец, — повторила я уже в который раз.

Он хмыкнул и ничего не сказал.

— Скоро уже? — безучастно осведомилась я. — Давай быстрее.

— Почти все. И ты пойдешь домой. К родителям, которым нет до тебя дела. К Максу, который стоит тебя, а ты его, и ты даже знаешь почему. И ко всему прочему… Оно от тебя и не уходило.

Кай не закончил, потому что был слишком погружен в работу. Но ответа и не требовалось. Я и так все поняла. Руки сами потянулись к сигаретам и зажигалке. Кай лишь изредка немного нервно затягивался, сейчас ему было не до этого.

Вдруг, к собственному удивлению, ко мне вернулось ощущение своего тела. Кай стал четче. Теперь и я сфокусировалась на нем.

— Забавно не то, что я послушная… — произнесла я, чуть успокоившись. — Забавно, что я дура, а ты — потребитель. Это мы — неплохая парочка, а не я с Максом. И забавно, что всегда находится, что тебе сказать. Я вижу, как ты ловишь души. Проводишь по нервам так, что появляется флуоресцентное свечение. Семья, детство, первая любовь, унижение, смерть. Теперь боль. Тасуешь контекст, как карты, но если бы ты был чуть больше человеком… ты и так видел бы души. Без фотоаппарата. Твоя камера — это кресло для инвалида. И однажды ты сам себе в этом признаешься.

Он слегка опустил объектив, с любопытством уставившись на меня. Его невозможно было задеть. Не в моих силах было причинить ему боль своими мелкими колкостями — его реакцией всегда было любопытство. Возможно, однажды оно разовьется до каких-то других чувств.

Я начинала понимать его личность, которую он так тщательно прятал от меня. И дым между нами не препятствовал способности видеть.

Я неестественно рассмеялась.

— Ты заявил однажды, что никогда не будешь на моем месте. Но скажи, ты вспоминаешь о чем-то? Ты заставлял меня вспоминать о вещах, которые я благоразумно не трогала многие годы. Все худшее, по правде говоря.

— А вспомни снова, как тебя унижали. Сейчас, видимо, ты совсем на дне. Было ли хуже?

От сигаретного дыма во рту стало совсем горько.

— Нет. Другие меня так не опускали. Я сама себя унижала.

— И каким образом?

— Из-за собственной глупости, Кай. Если я начну перечислять, то расскажу тебе историю моей жизни снова, но она тебе в тягость, оказывается. Я хотела дружбы и выполняла все, что мне скажут. Пыталась быть ближе к кому-то через отрицание себя. Я всегда сама давала людям повод. В том числе и сейчас. Не обязательно жрать дерьмо и ползать на коленях, чтобы быть униженным. Достаточно начать искать чужого одобрения. Подтверждения собственной нормальности…

— Я думаю, что жрать дерьмо все-таки хуже, — хихикнул Кай. — И как часто?

Его вопрос скользнул мне в голову, как настойчивый, но осторожный червячок.

— В детстве постоянно. Ты ведь знаешь, — я слегка усмехнулась, — у меня не было друзей. А я хотела, чтобы они были. Тянулась ко всем подряд. И всегда поздно понимала, что им надоедает моя навязчивость. Я не вписывалась куда бы то ни было. И чем сильнее я старалась принять ожидаемую форму, тем активнее общество меня выталкивало. Тогда я стала пытаться купить дружбу. Дарила своим друзьям дорогие вещи, и вокруг меня собрался бассейн маленьких акул. Видал такие красивые блокноты на замочках? Довольно дорогие, ручной работы. Девочки их обожают. Пишут там секретики и имена мальчиков, которые им нравятся. Это стало главным трофеем в нашем классе. Стоило мне подарить такой блокнот одной, как тут же появилась очередь. На смену блокнотам приходят вечеринки, косметика, халявная выпивка. Я стала благотворительным центром для их развлечений, но однажды мне надоело. Хочешь правду? Я не-на-ви-жу людей. Их количество. Их силу коллективной инерции. Ад — это другие, и тот кто это изрек, был прав. Я перестала искать общения. Как и заниматься спонсорством. Это оказалось заклинанием мгновенного исчезновения. Сейчас расскажу, как оно работает: Санта-Клаус говорит, что подарки кончились, и детки валят от него в поисках новой дойной коровы.

— Тогда ты придумала себе свою независимость.

— Не знаю. Мне плевать на твой психоанализ. Но появились другие люди. Равные мне по социальному статусу. Например, такие как Макс. Но и в их мире свои правила и запреты. Свои атрибуты. Там идет соревнование, а не покупка персонального фан-клуба.

— Я задаю вопросы, но ты отвечаешь, хотя можешь молчать, не вспоминать. Тебе нравится облекать это в слова, объяснять, искать причины. Зачем?

— Потому что…

Он задал странный вопрос. Я напряженно смотрела на него, пытаясь подобрать верные слова, но они вдруг кончились. Зато получился очередной снимок.

Кай едва заметно улыбнулся, словно получив то, что хотел.

— Желаешь убить их? Отомстить всей этой толпе, которая протоптала в тебе сквозную траншею?

— Раньше хотела. Я думала, что свою боль можно компенсировать чужой. Но я выросла и поняла, что за это не убивают.

«Убивают за то, что ты со мной делаешь своей проклятой камерой в этом чертовом доме на краю света».

Кай продолжал улыбаться с непонятным азартом. Вдруг я поймала его задор, он появился и в моем голосе.

— Чего еще ты не знаешь? Рассказать тебе о чем-нибудь постыдном? Как я, например, описалась во время драки? Или как специально упала в кучу цветочных удобрений, только чтобы рассмешить моих потенциальных друзей? И знаешь еще что? Я соврала тебе про мою первую любовь. Я перевелась в другую школу, потому что он прознал о моих чувствах и растрепал всей школе. И смеялся надо мной, вдруг утеряв свой баланс. И после этого еще каждый считал своим долгом подойти ко мне и прокомментировать. Давай уж сразу все напоследок, как тебе это, Кай? Ты, оказывается, неравнодушен к подростковым драмам.

Его глаза полыхали алчным огнем. Как зачарованный, он смотрел в объектив и делал снимок за снимком. Я плакала и курила без остановки. Больше не о чем было вспоминать. Кажется, я наконец-то выскребла себя для него без остатка.

Слушая себя сейчас под его подначивание, я вдруг осознала, что глубина моей боли, возможно, несоизмерима с человеческой жизнью, которая явно длится больше восемнадцати лет. Драки, удобрения, бассейн… Дурацкое окружение. Тупой болтливый мальчик… И из-за этого я жила, как пугливая амеба? Говорю ли это я или ребенок, которым я осталась из-за первых шишек и тумаков? Хотелось одновременно смеяться и плакать навзрыд.

В этом доме, где нет ничего, кроме тебя самой, начинаешь против воли открывать истинное значение вещей. А может, прошлые обиды померкли по сравнению с тем, что происходило сейчас. Клин клином вышибают. Не врет пословица.

— Вот и конец сказки. Это была история о девушке, которая не может найти своего места. Ты этого хотел? Ты наблюдал мою жизнь сквозь объектив… и я не знаю, какой ты ее увидел. Но, пожалуй, я отдала тебе все. Ты прав. Теперь, думаю, мне пора идти.