регионах мира. Они свидетельствуют о том, что выход из бедности возможен, хотя и сдерживается политическими факторами, а также ограниченностью ресурсов. Большинство беднейших стран мира — будь то Африка или Ближний Восток — страдают от неуправляемости, коррупции и неэффективной макроэкономической политики. В слабости их политических систем можно отчасти обвинить колониализм и глобализацию XIX века, но источники их недавних низких показателей более сложны. Несколько стран Восточной Азии, которые были такими же бедными в 1950-х годах, использовали сети глобализации для значительного увеличения своего богатства и статуса в мировой экономике. Трудно найти какие-либо страны.

Трудно найти страны, которые процветали бы, закрывшись от глобализации, но одной открытости недостаточно для преодоления неравенства.

Не менее поразительным является неравномерное распределение выгод от глобализации между отдельными людьми внутри стран и между странами. Например, в Бразилии в 1995 году десятая часть богатейшего населения получала почти половину национального дохода, а пятая часть — 64 %, в то время как пятая часть беднейшего населения — всего 2,5 %, а десятая часть — менее 1 %. В США десятая часть населения получала 28 % дохода, пятая часть — 45 %, в то время как пятая часть — почти 5 %, а десятая часть — 1,5 %. В разных странах неравенство еще более разительное: в 1998 г. три самых богатых миллиардера в мире имели совокупное имущество, превышающее совокупный доход шестисот миллионов человек в наименее развитых странах мира.

Рассмотрим также Китай — бедную страну, которая очень быстро развивается с тех пор, как в 1980-х годах ее руководство приняло решение открыть свою экономику и тем самым подвергнуть свое общество воздействию сил глобализации. Рассчитанный ООН «индекс человеческого развития» Китая, отражающий продолжительность жизни, уровень образования и ВВП на душу населения, показал значительный рост. Сотни миллионов китайцев стали жить лучше в результате рыночных реформ и глобализации, но сотни миллионов других, особенно в западных районах страны, практически ничего не выиграли. А некоторым станет еще хуже, особенно после того, как Китай в соответствии с условиями вступления во Всемирную торговую организацию (ВТО) выставит неэффективные государственные предприятия на международный рынок. То, как Китай справится с возникшей политикой неравенства, станет ключевым вопросом его будущего.

Создаст ли это неравенство проблемы для американской внешней политики? В конце XIX в. неравенство выросло в богатых странах и снизилось в бедных; до половины этого роста неравенства можно отнести на счет последствий глобализации. Многие из этих изменений были вызваны массовой миграцией, которая объяснила около 70 % конвергенции реальной заработной платы в конце XIX века. Политические последствия этих изменений в неравенстве сложны, но историк Карл Поланьи в своем классическом исследовании «Великая трансформация» убедительно доказал, что рыночные силы, высвободившиеся в результате промышленной революции.

В XIX веке рыночные силы, высвобожденные промышленной революцией и глобализацией, привели не только к большим экономическим достижениям, но и к большим социальным потрясениям и политическим реакциям. Между неравенством и политической реакцией нет автоматической связи, но первое может породить второе. В частности, когда неравенство сочетается с нестабильностью, например, с финансовыми кризисами и рецессиями, в результате которых люди остаются без работы, такая реакция может привести к ограничению экономической глобализации.

Всплеск протестов против глобализации, наблюдаемый в последнее время, отчасти является реакцией на изменения, происходящие в результате экономической интеграции. С точки зрения экономиста, несовершенные рынки неэффективны, но с политической точки зрения некоторые несовершенства международных рынков можно считать «полезными неэффективностями», поскольку они замедляют и сдерживают политические изменения. По мере того как глобализация устраняет такие неэффективности, она вновь перемещает буферы и становится политической жертвой своих экономических успехов. Кроме того, как уже говорилось выше, по мере усложнения глобальных сетей возникает все больше связей между вопросами, которые могут привести к трениям, о чем свидетельствуют различные случаи торговли и охраны окружающей среды, вызвавшие споры в ВТО. Но в значительной степени нынешнее протестное движение является результатом социальной глобализации, расширения трансграничных коммуникаций, снижения издержек и облегчения организации протестов отдельными лицами и неправительственными организациями. В 1997 г., еще до так называемой битвы в Сиэтле, неправительственные организации использовали Интернет для координации акций протеста, которые помогли сорвать многостороннее соглашение по инвестициям, обсуждавшееся в Париже.

В отличие от массовых движений рабочего класса в период социализма XIX — начала XX века, нынешние протесты, как правило, носят не массовый, а элитарный характер. Хотя их лидеры часто заявляют, что выступают от имени бедных и представляют мировое гражданское общество, они, как правило, являются относительно обеспеченными самоизбранными группами из богатых стран. Группы, протестовавшие на заседаниях ВТО, Международного валютного фонда, Всемирного банка и «восьмерки» в Сиэтле, Вашингтоне, Праге, Генуе и других городах, представляли собой странные коалиции. Среди них были и старые левые противники капитализма, и профсоюзные активисты, пытающиеся защитить высокооплачиваемые рабочие места от конкуренции со стороны бедных стран, и экологи, желающие усилить международное регулирование, и молодые идеалисты, желающие проявить солидарность с бедными, и молодые анархисты, бунтующие ради развлечения и наживы. Как сказал один молодой скандинавский протестующий корреспонденту New York Times в Генуе, «глобализация сейчас в моде, так же, как в последние годы в моде были экология или здравоохранение, но мы нацелены на систему, а глобализация — это одна из глав».

Одни протестующие стремились к более жесткому международному регулированию, нарушающему национальный суверенитет, другие — к менее жесткому. Но какова бы ни была несогласованность действий коалиций, они смогли привлечь внимание СМИ и правительств всего мира. Их озабоченность доминированием корпораций в рамках «неолиберальной» глобализации, растущим неравенством, культурной гомогенизацией и отсутствием демократической подотчетности смогла если не зажечь массовое движение, то хотя бы затронуть его. Если Соединенные Штаты хотят, чтобы экономическая глобализация продолжалась, им придется более четко продумать ответ на подобные обвинения и управление глобализмом, как мы увидим ниже и в главе 5.

Управление глобализмом

Если экономика laissez-faire обладает встроенной нестабильностью, а сети взаимозависимости выходят за пределы национального государства, то как же управлять глобализмом? Мировое правительство — не выход. Некоторые авторы проводят аналогию с американской историей, предлагая современным национальным государствам объединиться, как это сделали тринадцать колоний. Как развитие национальной экономики в конце IX–X века привело к росту власти федерального правительства в Вашингтоне, так и развитие глобальной экономики потребует федеральной власти на глобальном уровне. Некоторые видят в ООН зарождающееся ядро. Но американская аналогия обманчива. Тринадцать колоний имели гораздо больше общего в английском языке и культуре, чем более двухсот государств мира сегодня, и даже американцам не удалось избежать кровопролитной гражданской войны. К тому времени, когда сформировалась континентальная экономика, основа американской федерации была