— Дракон… — всхлипнул Генрих. — Был еще и дракон?

— Конечно же, был! — восторженно пискнул глюм. — Разве ты не видел его? Когда король спрашивал тебя о золоте и алмазах, дракон летал у тебя над головой, под самым потолком пещеры. Король специально выпросил дракона у своего брата, короля Великой Урунгальдии, Берлидика. Ух, и красавец был тот дракон, такой густой дым валил из его ноздрей!

— Дым… — безжизненно повторил Генрих.

— Сделай ты что не так, он ка-ак дыхнул бы огнем, так от тебя бы мокрого места не осталось! Это я тебе точно говорю. Ой, что с тобой? — тревожно спросил Капунькис. Ты чего?

Но Генрих не отвечал. Он уткнулся лицом в ладони и заплакал. Теперь он мог позволить себе это. Потому что позади были и Безе-Злезе, и мертвецы, и дракон. Теперь нечего было бояться и нечего было стыдиться. Когда опасности заканчиваются и подвиг завершен, Герой может позволить себе такую слабость, как слезы.

Светало. Вокруг шумел лес. С неба падал снег. Где-то неподалеку ухнул филин, а издалека донеслась дивная песня.

— Ты глянь! Не все эльфы ушли в Малый Мидгард… — сказал глюм. — Красиво поют.

Неожиданно перед Генрихом и Капунькисом бесшумно опустились сразу четыре ведьмы. К метлам двух из них было прикреплено какое-то старое, пообтертое кресло. Три ведьмы уважительно поклонились до самой земли и, не разгибаясь, замерли, а четвертая пригнула голову лишь чуть-чуть и искоса, полными удивления глазами разглядывала Генриха. В этой самой молодой ведьме Генрих узнал Альбину.

— Ты? — недоверчиво спросила девочка. — Нет, не может этого быть… Ты ли это, Генрих?

— А ты пойди Клауса Вайсберга спроси, он уж точно тебе все объяснит, ничего не приврет, — грубовато ответил Генрих. Он в общем-то совсем не это хотел сказать, но незабытая обида сама сорвалась с языка.

В глазах девушки появилась растерянность. Она хотела что-то сказать, но тут одна из ведьм оттолкнула ее и, бухнувшись на колени перед Генрихом, быстрым, умоляющим голосом затараторила:

— Не губи Альбину, господин Герой! Помилуй, она — дитя неразумное!

— Да вы что, мне и сказать ничего нельзя? — недовольно проворчал Генрих. — Встаньте, встаньте. Что это вы вздумали на коленях передо мной ползать? Я это запрещаю.

Ведьма поспешно поднялась на ноги.

— Ой, смотрите — глюм! — сказала Альбина, с удивлением разглядывая Капунькиса. — Откуда ты тут взялся?

Ведьмы осуждающе зашушукались, а та, что просила Генриха не губить девочку, стала дергать Альбину за курточку и шептать:

— Принцесса, что вы! Держите себя прилично, не гневите Героя. Ведь он может все, что угодно с вами сделать. Еще возьмет… и голову отрубит.

— Да не собираюсь я никому голов рубить! — возмутился Генрих. — Что вы все заладили: не говори то, не делай то. Чего вы меня боитесь? Я что — чудовище какое? Безе-Злезе?

Альбина рассмеялась, а Капунькис, выпятив грудь, важно заявил:

— Я — оруженосец Героя!

— Ох, не смеши, — хмыкнула Альбина. — Выдумал же — оруженосец Героя! Разве проказливые глюмы способны на подвиг?

Капунькис не нашелся что ответить и в растерянности заморгал глазами.

— А вот это ты напрасно сказала, — вступился Генрих за друга. — Может, глюмы проказники и непревзойденные, но только к храбрости это никакого отношения не имеет. Но я, пожалуй, зря это говорю, — Генрих в упор глянул в глаза Альбине. — Ведь ты, кажется, веришь только одному человеку в Большом Мидгарде, и, к сожалению, этот человек не я.

Альбина покраснела, ее лицо сделалось таким виноватым, что Генрих мстительно улыбнулся, но лишь в душе. Лицо его оставалось суровым.

Он положил руку на плечо Капунькиса — ведьмы удивленно переглянулись.

— И знаете, что самое удивительное? — продолжил Генрих, наконец-то получив долгожданную возможность высказаться. — Из всего Малого Мидгарда, из всех ваших героев, рыцарей, ведьм, духов и прочих, только проказливый глюм не побоялся выступить против богини Удгарда. Уж конечно, рисковать чужой жизнью всегда легче, а, главное, для себя безопасней. К слову будет сказано, я не видел никого, кто сражался бы отважней, чем Капунькис.

Глюм задрал голову и с благодарностью посмотрел на Генриха.

Альбина вдруг выступила вперед, поклонилась и сказала дрогнувшим голосом:

— Я этого не знала. Прошу прощения у тебя, храбрый глюм. И ты, Генрих, прости меня. Если можешь, пожалуйста.

На поляне наступила неловкая тишина. Ведьмы переглядывались, Альбина стояла с опущенной головой, как преступница в ожидании приговора.

— Ладно, забудем, — сказал Генрих, обрывая тишину, и кивнул на кресло:

— А это что еще за развалина?

— Это Кресло для Героя, — важно сказала старшая ведьма. — Ему десять тысяч лет, и, хотя выглядит оно небогато и шатко, крепче и надежней его не сыскать во всем мире. Потому как сделано оно из панциря последнего Змия…

— Дракона? — спросил Генрих.

— Нет. Змия. Они появились на свет задолго до драконов. И последнего из них, самого жестокого и кровожадного, убил Рамха Ши Четвертый, Одноглазый. Он сделал из панциря поверженного Змия это кресло и первый сел в него. С тех пор заведено, что в это священное кресло могут сесть только настоящие Герои. Оно так и называется — Кресло для Героя. Специально для вас это кресло было доставлено из Малого Мидгарда в Большой. Нет в обоих мирах большей чести, чем хотя бы раз сидеть в этом кресле. Говорят, если в него усядется недостойный, кресло выпустит зубы Змия и мигом разорвет наглеца на куски… По закону, господин Герой, мы должны теперь в этом кресле доставить вас к королю.

— И многих оно разорвало? — с подозрением осматривая кресло, спросил Генрих.

— Да нет, — вступила в разговор Альбина. — Никто недостойный в него не садился. Ты больше не злишься на меня?

— Лишь самую малость, — ответил Генрих, не сводя глаз с кресла. «Уж меня-то эта развалина точно разорвет — ведь на самом деле я никакой не Герой. Так испугался Безе-Злезе, что чуть не умер со страху», — подумал он, но вслух сказал другое:

— Не хочу в кресле. Мне на метле понравилось.

— Но таков закон, господин Герой, — хором сказали ведьмы. — А закон даже короли не нарушают.

— Еще бы! — хмыкнул Генрих. — Они их просто отменяют.

В это время глюм тронул Генриха за руку:

— Наклонись, я хочу тебе что-то сказать.

Генрих наклонился, и глюм шепнул:

— Странный ты! Безе-Злезе не испугался, а какой-то старой развалюхи боишься. Но я вот что хотел сказать: можешь садиться, я успел кресло осмотреть — у него нет никаких зубов.

— Ну что ж — в кресле, так в кресле, — вздохнул Генрих. — Но одно условие — мой оруженосец полетит рядом со мной.