— Что ж. Сама напросилась. Моего мужа в квартире нет. Он забыл телефон и в настоящий момент трахает очередную наивную дурочку, которая согласилась стать бесправной подстилкой для этого трудоголика. Такой ответ тебя устроит? Так приятнее?

Я дернулась, словно от пощечины.

— Мне нужно с ним поговорить, — процедила на автомате.

— И мне нужно. И много кому еще. Нас таких шеренга, милочка! Но где он, я тебе сказала. Если знаешь номер, звони туда.

— Послушайте, я не собираюсь его возвращать, — все еще не верилось. — У меня есть для него информация, которую он должен услышать.

От того, что назвала ребенка «информацией» стало противно.

— В таком случае удачи тебе. Попытайся его словить. Может, когда-нибудь ему снова захочется молодого тела, и у тебя появится шанс зацепить его на денек-другой.

Не желая продолжать издевательства над своими ушами, я бросила трубку. Чем руководствовалась Памела-Нина вопросов не вызывало. Ей важно было побольнее ударить, отшить. Головой я это осознавала, а нутром… В словах этой женщины было слишком много цепляющих за живое крючков. Она говорила, как человек хорошо знавший Шеремета. Гораздо лучше, чем одна "бесправная наивная дурочка".

Повторно звонить в этот и следующий день я не решилась. Нужно было снова набраться храбрости, а через день ответом на все три мои звонка стали короткие гудки. Вероятнее всего, Нина действовала наверняка и заблокировала мой номер на телефоне мужа.

Скорее всего, я бы не сдалась и после еще одной попытки дозвониться, но уже с другого телефона. Пока токсикоз не расцвел во всей красе, сил и решительности у меня хватало. Но, как оказалось позже, не всегда одной лишь решительности достаточно.

В поисках номера приемной автоцентра на его сайте я наткнулась на неожиданное фото. Сделано оно было всего пару дней назад на розыгрыше какой-то рекламной игры. Счастливые победители с ключами от авто, воздушные шары, хмурый Сева с зубочисткой в зубах и Дима… Он стоял рядом с Катей, которая почему-то была одета в вечернее платье, а не форму официантки. Не лежи рука Димы у нее чуть ниже спины, я бы вообще не обратила на Катю никакого внимания. Мало ли, кто находился рядом.

Но рука лежала. По-хозяйски, любовно прикасаясь к бедру через тонкую ткать, и словно обладательница супер-приза Катя внимательно смотрела на своего босса. Из-под длинных ресниц, с улыбкой, совсем не так, как при мне, когда готовила для него кофе по любимому рецепту.

Разговор с Памелой был милостивее, чем это фото. Там, я хотя бы могла догадаться, где правда, а где ложь. А снимок… От неожиданности вся смелость разлетелась как пух с одуванчика. Незнакомая прежде ревность, скрутив в бараний рог, заставила затаиться. Дважды я набирала номер и тут же клала трубку. Не могла. Усиленные гормонами, эмоции ураганами бурлили внутри.

Мне бы еще недельку. Успокоиться, обдумать, отболеть. Но токсикоз сказал "Хватит". Слабость и тошнота принялись сменять друг друга, как верные напарники. Силы остались лишь на выживание да споры с узнавшими счастливую новость родителями. Звонок я малодушно решила отложить решила отложить на "попозже", на безразличное "когда-нибудь".

* * *

Художница-судьба была против изображения Димы в моем настоящем. Всю беременность она вообще не баловала меня. Некоторым женщинам везет — они расцветают во время этих девяти месяцев. Я же за половину срока превратилась в бледную тень себя: загибалась от токсикоза, спала в обнимку с унитазом, периодически лежала трупом из-за скачков давления.

Узнав, кто отец ребенка, мать принялась настойчиво уговаривать меня на аборт. Она винила Диму в инвалидности Пети, и если бы не Тема, тоже перебравшийся в Питер, не знаю, как бы я не свихнулась до родов.

Сейчас даже вспоминать этот период не хотелось. Ежедневный кошмар. К счастью, с рождением Веры все изменилось.

Одна неосмысленная беззубая улыбка, один слабый писк, и горе, которое с трагедией прописалось в нашем доме, исчезло без следа. Не прошло и недели с моего возвращения из роддома, как мать с отцом снова начали улыбаться.

— Красавица наша! — приговаривал отец, качая на руках хрупкую, похожую на марсианочку внучку.

— И кто у нас такой хорошенький? — сюсюкала мать, меняя подгузники и забирая Веру у меня после бессонной ночи.

Мы сами не заметили, как бесконечная боль из-за состояния Пети стала прошлым. Никто больше не упрекал меня в том, что именно я втянула брата в опасную ситуацию. Не гнали за порог Тему, который тоже изменился до неузнаваемости. Наша семья словно обновилась, но только мои чувства остались прежними.

Красивые платья и туфли, новый блог и тысячи подписчиков не смогли изменить одного… Я хотела бы сказать, что забыла Диму, что больше ничего не ощущаю, думая о нем, но это была бы неправда. Невозможно, глядя в лицо своего ребенка, подмечая знакомые черты, не думать о его отце. Нельзя ненавидеть. Нельзя оставаться равнодушной.

* * *

Дима

Сквозь стену дождя не было видно нихрена. Только мое собственное отражение, как в зеркале: глаза, нос, рот, появившаяся недавно седина на висках — ничего интересного. Все это и без дождя я видел каждый день, а последние дни из-за непогоды так вообще постоянно.

Дождь грозил устроить мировой потоп, и пустить меня по миру. Ремозона автоцентра работала в расслабленном режиме. Автомойка пустовала. Мойщики от скуки днями не вылезали из телефонов или, пользуясь отсутствием Севы, курили.

Начбеза не было уже неделю. Первый отпуск за последние три года тот уверенно просиживал на даче. Рыбалка, шашлыки, бубнежь старшей сестры — у него имелось свое, довольно странное понятие об отдыхе, но не мне, который вообще не отдыхал, было его судить.

Судить мне в принципе было некогда. Всего два года прошло после подписания контракта с итальянцами, а через три дня предстояло лететь в Гетеборг на переговоры со шведами. Еще один автоцентр, на открытие которого требовалось «добро» производителей. Новый геморрой.

После прошлого, казалось, целая жизнь прошла. Назад даже оглядываться не хотелось. Это был тяжелый период. В памяти перед глазами постоянно мелькал молодой парень, счастливый, сжимающий в руках брелок от моей машины. А потом звучали слова Лики, последние, откровенные.

Лучше бы я бухал. Жрал водяру литрами дезинфицируя прошлое вместе с чувствами и надеждами.

Но я не пил. Вместо этого привычно пахал. Сутками. Как проклятый. Даже когда однажды на порог заявилась Нина, кажется, не заметил. По вечерам она шумела на кухне. Пихала в меня еду. Каждую ночь пыталась довести до кровати, но обламывалась и оставляла под пледом на диване.

Не помню, сколько это продолжалось. Может месяц, может больше. В один из дней я просто сменил замки, и все закончилось. Усталость, вина, пахота — выгорел.