– Сами вы… – она поискала нужное слово, но тут же прикусила язык, поймав на себе остановившийся взгляд этой гремучей гадины. – Отстаньте! Данила, чего он?!

Кузьмин промолчал. А дядька, пользуясь его молчаливой поддержкой, заходил по комнате со скрещенными за спиной руками. При этом его совершенно не волновала комичность его вида. И девушки он явно не стеснялся.

– Итак, милочка, – менторским тоном начал он. – Ты должна рассказать нам, что все это значит?

– Что именно?

– То, что запечатлено на фотографиях, которые показал тебе Даня. Ты была в доме, где отстрелили жопы этим старым пердунам? – уточнил он, но, скорее для себя, потому что тут же кивнул: – Была! Значит…

– Но я не убивала!!! – взвизгнула Дина. – И вам это известно лучше, чем мне!

– Почему это? – Он приостановился напротив нее, стеклянный взгляд его вытаращенных глаз уставился на нее.

– Потому что это вы их убили, – пояснила она, не став хитрить. – Я так думаю.

– О как! – обрадованно подхватил мужик, но тут же вновь стал серьезным, присел на соседний стул, оперся ладонями о свои костлявые коленки. – А если я скажу, что не делал этого, поверишь?

– Нет.

– Почему?

– Но вы же были там!

– Был, – неожиданно признался он и глянул на нее, будто даже с сочувствием.

– И фотографировали?

– Фотографировал.

– И?..

– Но не убивал. И ты была, но не убивала. Кто же тогда?

– Я не знаю, – пожала она плечами.

– И я не знаю.

– А потом еще убили моего начальника! – трагическим шепотом произнесла Дина и покосилась на собеседника.

– А за что?

– Кто же его знает! Я поехала к нему сразу…

– Это я знаю.

– Говорила с ним по домофону. А пока поднималась, его… Его убили, короче.

– А зачем ты к нему поехала-то, девушка? – с приторной ласковостью обратился к Дине мужик, повернулся к ней лицом и, что было совершенно не к месту и не ко времени, подмигнул ей. – Прямо, как только тех покойников обнаружила, сразу к нему и бросилась. Любовник твой, что ли?

– Говорю же – начальник! Он с нашей секретаршей любовь крутил. Я была не в его вкусе.

– А в чьем же ты вкусе? – Он снова подмигнул ей и взглянул на Кузьмина из-за ее плеча. – Уж не в твоем ли, Даня?

Кузьмин снова промолчал. Он лежал с закрытыми глазами и изо всех сил старался убедить их обоих, что он засыпает. Даже голову накрыл одной из подушек.

– Н-да… Дела… – мужик несколько раз с присвистом вдохнул, выдохнул, потом ткнул костлявым пальцем в ее коленку. – Так зачем к нему поехала-то, я прослушал?

А она и не говорила, захотелось ей фыркнуть. Но остереглась, подавила это желание. С этим опасным типом – а что он опасен, сомневаться не приходилось, – играть в пререкания не стоило. Мигом ей голову оторвет. И заступиться за нее некому. Кузьмин притворяется спящим. А больше тут никого нет.

– Я приехала сказать ему, что Иванцовы мертвы и что…

Тут следовало бы ей вплотную перейти к теме поручения, с которым ее отправили в дачный поселок. То есть рассказать про коробку, врученную ей покойным Валерием Юрьевичем. Не рассказывать – опасно. И она ведь вспомнила: она сказала про коробку Кузьмину, когда он орал что-то про пистолет, который она, возможно, спрятала в камере хранения.

И Дина решилась:

– И что коробку, которую надо было им передать, я им так и не вручила.

– А что в коробке? – с пристальным вниманием рассматривал ее расписанный, как будто под гжель, мужик.

– Я не знаю. Легкое что-то. Может, и ничего там не было.

– Как это? – Вытаращенные темные глаза округлились еще больше. – Пустая, что ли?

– Может, и так.

– А зачем тогда?.. Что-то я не понял. Хм-м, смысл-то какой?! Знал он, что ли, что ты их живыми не застанешь? Так-так-так… Слышь, Даня, что за базар? – позвал дядька Кузьмина. Тот лениво повернулся, сбросил с головы подушку, посмотрел на них сонными рассеянными глазами. – Может, он и правда эту дуреху отправил к старым козлам с пустышкой, чтобы засветилась она там?

– Не знаю, – недовольно буркнул Кузьмин. – И знать не хочу. Пусть коробку покажет, там и решим.

– А коробку ты в камере хранения на вокзале оставила? – уточнил дядька.

– Да.

– И не забрала еще?

– Нет.

– Ну, что же! Хоть и немного, но уже кое-что. Тогда едем, посмотрим, что там тебе надо было дяде Косте передать, да так и не было передано.

Дядька сорвался с места и потрусил в прихожую. На ходу опомнился, вспомнив, что он в одних трусах. Вернулся в спальню, одевался минуты две, не больше. Вышел в тщательно выглаженных брюках, светлой рубашке навыпуск, с длинными рукавами. Это чтобы росписи его идиотской не было видно, догадалась Дина. Хотя ситуации это помогало мало. Рожа у дяди была такая, что сведущий человек запросто мог бы статьи закона по ней угадать.

– Я готов. Поднимайся, Даня, едем.

Кузьмин недовольно покачал головой, о причинах его мрачного настроения можно было только догадываться. Сполз с дивана, встал между дядей и Диной и первым шагнул в прихожую.

И в этот момент в дверь постучали. Странно как-то постучали, неравномерно. Определенного условного ритма в этом стуке Дина не уловила, чего нельзя было сказать о ее низкорослом спутнике. Он мгновенно напрягся и попятился.

– Нашел все-таки, сука! – прошипел он и с плаксивой ноткой в голосе обратился к Кузьмину: – Вот что я говорил тебе, а!!! Не надо было сюда ехать! Ведь нашел он меня, сука!!!

Стук повторился, но уже более настойчиво и громко.

– Открывать? – озадачился Данила, оборачиваясь к мужику. – Не побежишь же!

– Да хватит уже, отбегался, – проворчал тот и удрученно махнул рукой. – Открывай, чего там!

Кузьмин шагнул к входной двери, щелкнул замком, и в следующий миг квартира наполнилась оглушительным топотом, криками, матом. Щелкали затворы, орали в голос закутанные в камуфляж по самые глаза омоновцы. Их троих бросили на пол. Пинали в ноги, заставляя их раздвинуть. Заламывали руки, давили стволами между лопаток. И снова орали и орали, приказывая не шевелиться и молчать. Когда Кузьмин попытался было что-то возразить и даже назвал какую-то звучную фамилию, к кому ворвавшимся следует обратиться, чтобы все выяснить, ему просто дали по зубам прикладом.

– Молчи, сука!!! – приказал ему здоровяк со злыми глазами – их только и было видно в прорезях маски. – Молчи, а то пристрелю при попытке к бегству!

Дине приказывать было не нужно. Она как будто окаменела, ничего не соображала и почти не чувствовала, как ее тщательно обыскивают, забираясь грубыми пальцами даже под нижнее белье. Как орут на нее и грубо толкают носком тяжелого ботинка, приказывая перевернуться на спину.