Со всех возможных и невозможных, видимых и невидимых мест доносится веселый смех, пьяные вопли, стоны. По всему школьному двору разбрелись мои одноклассники и одногодки из параллели, как рассыпавшиеся бусины от наполовину сгнившего ожерелья. В школе гремит музыка, а вокруг – секс, наркотики, алкоголь, и только мне не хочется ни одного, ни второго, ни третьего. Хочу большей половине веселящихся проколоть глаза на самом деле. Хочу сделать с Темировым и его компанией все то, что они проделали со мной, их же членами. Хочу взорвать этот «храм науки», чтоб от него не осталось и следа. Но больше всего мне хочется домой, в объятия одеяла, убежать от всех своих «хочу», от соблазна пойти на поводу своих желаний. А еще я хочу, чтоб этот мир онемел.

Задыхаюсь.

Из душного школьного зала на улицу практически выбегаю. Падаю на одну из хорошо освещенных фонарем пустующих скамеек у тротуарной дорожки, только такие места вакантны.

Перевести дух и сбежать! Хватит с меня этой радости.

– Не занято?

Мужской голос раздается в паре шагов, заставляя меня вздрогнуть.

Молча смотрю в сторону Шивова, который с видом побитой собаки стоит позади меня, и тут же опускаю голову. Сердце вмиг встрепенулось, так делают уютно свившие гнездо в высокой траве птицы, когда ты случайно ставишь ногу рядом с их домом. Что ответить? Что очередь желающих посидеть со мной рядом только закончилась? Или что место рядом со мной занимает мой воображаемый друг? Быть может, просто послать к черту?

– Прости, – звучит так тихо, что поющие вокруг сверчки кажутся истеричными психопатами.

Платон садится рядом. Он ставит локти на колени и опускает лоб на костяшки пальцев, сцепленных воедино.

– Да ладно, ты имеешь равные со мной права на эту скамейку. Тем более я собираюсь уходить.

В самом деле отрываю зад от успевшего согреться под ним дерева.

– Я не об этом. – Замираю в полусогнутом состоянии. – Лиза, прости, если сможешь.

Чан с ледяной водой обрушивается на мою несчастную голову, но в душе все же тлеет надежда, что я ошибаюсь в своих догадках.

– Бог простит, – стараясь быть равнодушной, произношу я и окончательно выпрямляю спину. Перед лицом возникают пьяные образы Темирова, Борисова, Воробьева, Якушева и все их причиндалы. – Так моя бабка говорила.

– Но я не у бога прошу прощения, оно мне как раз без разницы, мне нужно твое…

Стою спиной к скамейке и не вижу, что происходит, но голос Платона стал громче, и, кажется, он больше не пялится в землю.

– А мое тебе к чему? Ты и без него прекрасно живешь…

– Лиза! – Платон хватает меня за руку и встает за спиной. – Думаешь, я живу? Да я не помню, когда в последний раз нормально спал, и понятия не имею, как долго еще меня будут преследовать ужасные картины… Знаешь, я ведь даже в полицию собирался идти, но… После каникул ты вела себя как ни в чем не бывало… Лиза…

У бабушки Нины бельевые веревки всегда были натянуты сильнее каната, по которому шагает канатоходец, и в этот самый момент я чувствую, будто всю меня натянули ничуть не хуже.

– Он не помнит, когда нормально спал! Подумать только, какая жалость! – Оборачиваюсь резко, моя рука получает свободу. – Рано или поздно придет тот день, когда из твоей головы исчезнут ненужные тебе картины, а как быть с моими? Говоришь, спать не можешь? По-твоему, как спится мне? Пойти в полицию? Что ж не пошел?

Продолжать это все становится невыносимо. Не хочу, чтобы меня видели слабой и уязвленной. Тем более Шивов. Тем более когда воспоминания сжигают меня изнутри сильнее любой кислоты. Проще быть оскаленным хищником.

– Я прощаю тебя, если тебе от этого станет легче.

Глаза Платона большие и печальные, я вижу в них искреннее раскаяние. Не так давно я готова была раствориться в его глазах навсегда, а этот его «полумесяц» на лице… Мне казалось, он делает нас чем-то похожими друг на друга… Но этого недостаточно для настоящего помилования. Выдергиваю непонятным образом снова оказавшуюся в цепких руках Платона собственную руку. Опустив голову, делаю шаг прочь. Он не имеет права увидеть в моих глазах боль и отчаяние.

– Лиза, мы просто не понимали, что творили! Воробьев, придурок, подсунул всем какую-то паленую дурь… Да мы не понимали, в какой вселенной находимся!

Слова Шивова вонзаются мне в спину, словно острые гвозди в крышку гроба.

– Зато я прекрасно понимаю, в какой нахожусь. – Шепчу еле слышно и ухожу прочь.

Музыка постепенно становится тише, а шаги быстрее. Мамины лодочки ужасно жмут. Останавливаюсь, чтобы освободить ноги, привыкшие к свободным мокасинам и кроссовкам, из лакового склепа.

– Да ладно вам! Позариться на Кот? Вы вообще, что ль, в хлам были?

– Ну, в хлам не хлам, а на наши возможности это не повлияло.

– Фу-у-у, ну вы и придурки!

Сначала до меня доносится возмущенный голос Бородиной, затем Темирова, а потом писк Рапунцель. Я каменею на месте. От веселой компании, спрятавшейся меж зелени от лишних глаз, меня отделяет расстояние в несколько шагов и преграды в количестве пяти туй.

– Так что, Журавлева, одна ты, выходит, школу девственницей заканчиваешь. – Тупой смешок Борисова. – Но, если есть желание, можно это исправить.

– Да пошел ты! Лучше Кот разыщи, вдруг снова повезет.

– Нет уж, одного раза более чем достаточно. Ночью ведь оно нормально все было – дырка как дырка, а когда пересекаешься с ней в школьных коридорах… Бр-р-р, аж в дрожь бросает, а мой меньший товарищ впадает в кому.

Борисов срывает звонкий смех всей компании вперемешку с «фуу» и «бее».

– А главное, явилась в школу как ни в чем не бывало. Видать, самой понравилось.

– Еще бы! Хоть узнала, что это за странное слово такое «секс» и с чем его едят.

– А тебе известно это слово, а, Аркаша?

– Представь себе, Якушев, известно. – Звучит с вызовом и гордостью. – В отличие от некоторых, которые только и могут убогих удовлетворять, а потом выдавать это за полноценный секс.

– Аркада, ну почему ты такая злая? Лизонька ведь тоже человек. Подумаешь, половину рожи псина сожрала, но ведь это всего лишь лицо, а не более важная часть тела. Правда, мальчики?

Бородина в ударе. Ее речь слаще сахарной ваты, но вся пропитана ядом. В эти минуты она гордится собой, я это чувствую, а все остальные бурно аплодируют, звонко хохочут и продолжают дальше игру под названием «Кто сможет унизить Лизу Кот еще сильнее».

– Это да, там у нее все как положено.