class="p1">Лица бойцов закрыты масками, но глаза видно, и в глазах Кигель читает такое искреннее недоумение. Ну да, артист. Не президент, не хотя бы сам Ушаков. Всего лишь артист. Зачем он понадобился террористам? Зря Алексей Петрович переживает, они вряд ли захотят обменять одного Кигеля хотя бы на сотню ребятишек. Он невыгодный товар для переговоров с властью – слишком старый. Даже если пристрелят одного старого артиста, невелика потеря для страны. То ли дело дети. Так что Кигель им понадобился не для обмена, а для диалога.

Ещё шагов десять от омоновцев до входа в здание концертного зала. Снаружи никого нет, дверь не заперта. Кигель спокойно её открывает, как будто на концерт идёт. И почти сразу замечает тело, лежащее лицом вниз. Женщина, билетёрша. Нет сомнений, что мёртвая, ему не требуется нагибаться и проверять – мёртвых тел он тоже видел в своей жизни достаточно. Он успевает её обойти, чтобы не переступать, прежде чем слышит:

– Стоять! Кто идёт?

Голос раздаётся с лестницы, ведущей в концертный зал. Кигель поднимает голову. На ступеньках сидит парень, лицо обвязано платком, прикрывающим нос и рот, глаза беспокойно бегают. Автомат, который держит парень, направлен прямо на Кигеля.

– Кигель идёт, – усмехается Андрей Иванович. – Звали?

– Я не звал. Может, Ахмед звал. Стой. Сейчас с ним свяжусь.

Кигель стоит, сложив руки на груди. Наблюдает, как парень связывается с кем-то по рации, как на лестницу вразвалку выходит мужик постарше и покрепче. На вид лет сорок, в чёрной бороде уже серебряные просветы. Тоже с автоматом. Выходит и садится на ступеньки, пристроив автомат между ног.

– Ну давай разговаривать, – изрекает он, устроившись.

Кигель качает головой:

– Я думал, здесь мужчины собрались, мужской разговор будет.

– А мы кто, по-твоему?

– Не знаю. Перед вами старший стоит, а вы сидите, не стыдно?

Молодой вскакивает. Бородатый косится на него неодобрительно, но тоже встаёт:

– Ты ещё нас учить будешь?

– А что бы не поучить, если некому было?

Воцаряется пауза, но Кигель понимает, что счёт один-ноль в его пользу. Уважение к старшим в этих парней закладывают с детства, и они приняли его как старшего. Значит, диалогу быть.

– Чего ты хочешь? – цедит бородатый.

– Это ты меня позвал, не я к тебе первый пришёл, – напоминает Кигель. – Чего хочешь ты?

– Счастья для своего народа, – с вызовом произносит Ахмед.

– Ценой жизни слепых детей?

– А про наших детей кто-нибудь думает?

Они стоят несколько минут, сверля друг друга взглядами.

Потом Андрей Иванович качает головой:

– Пустой разговор, Ахмед. Ты же умный парень, ты всё прекрасно понимаешь. Такие вопросы не в нашей с тобой компетенции. Отпусти детей.

– Не могу.

Снова пауза и два встретившихся взгляда. Тяжёлый и уставший – Кигеля, настороженный – Ахмеда.

– Маленьких отпусти хотя бы. Я же пел для них сегодня, я видел, кто в зале. Там были совсем малыши.

Ахмед молчит, сомневается. Кигель ждёт. Он понимает, что если сразу не прозвучало «нет», то это «да». Вопрос в условиях. Ахмед думает, что потребовать взамен.

– Можешь оставить меня, – спокойно предлагает Кигель.

Ахмед прищуривается и поднимает автомат.

Часть 2

Вторую за день чашку кофе Зейнаб позволяет себе после обеда, когда все домашние дела уже переделаны: помощники проконтролированы, в шкафу в спальне Андрея висят две выглаженные рубашки на завтра и два разных костюма на выбор, а жаркое с грибами отправлено в духовку томиться. В распоряжении Зейнаб целый штат помощников, от уборщицы и садовника до личного, только за ней закреплённого водителя на случай, если она захочет куда-то поехать без Андрея. Но еду она готовит всегда сама. Потому что никто, кроме неё, не приготовит так, как любит Андрей. По рецептам Аиды Осиповны, разумеется.

Зейнаб наливает кофе в хрупкую чашечку и выходит во двор. Дом у них небольшой по сегодняшним меркам, зато территория огромная – Андрей выкупил два соседних участка и соединил забором. Дети ещё бегали по семи соткам, а в распоряжении внуков тридцать с лишним. Тут и теннисная площадка поместилась, и бассейн, и даже теплицы. Вроде бы в них нет никакой необходимости, сейчас всё можно купить на рынке или в супермаркете и зимой, и летом. Но Зейнаб нравится возиться с грядками, подвязывать рассаду и собирать хрусткие огурчики и маленькие тугие помидорки «черри». Настрогать салат и подать вернувшемуся с работы мужу, с гордостью добавив: «Всё своё». Андрей привык питаться в ресторанах, куда от них денешься с его профессией, но предпочитает домашнее: её котлеты из сложной смеси мясного фарша, чеснока, сала и сырой картошки, обваленные в домашних же сухарях. Точно такие, как делала Аида Осиповна. Блинчики с яблочным повидлом. И повидло Зейнаб тоже варит сама из яблок, которыми в сентябре усыпаны две старые яблони прямо возле дома. Только Зейнаб умеет делать тончайшие кружевные блинчики, настолько тонкие, что перевернуть их лопаткой невозможно. Она переворачивает, поддевая ажурный край кончиками пальцев. Тоже Аида Осиповна научила.

Нет, Зейнаб пришла в дом Кигелей не какой-то там неумехой. Её мама тоже неплохо готовила и дочь к домашнему хозяйству привлекала. Но стоило один раз увидеть, с каким восхищением смотрит Андрей на мать, как искренне благодарит за обыкновенный завтрак, состоящий из тех же блинчиков или просто яичницы с колбасой, чтобы понять, что за женщина всегда будет главной в его жизни.

– Мама хочет с тобой познакомиться! – сказал он ей, когда они вернулись из тех затяжных гастролей по закоулкам родины ещё не парой, но уже крайне заинтересованными друг другом людьми.

Не «я хочу познакомить тебя с мамой», а «мама хочет». Другая бы фыркнула, показала характер, а Зейнаб охотно согласилась на встречу. И во время чаепития на маленькой кухне под пристальным и оценивающим взглядом Аиды Осиповны делала собственные выводы.

– У вас невероятно вкусные блинчики, Аида Осиповна. Научите меня такие готовить?

И будущая свекровь одобрительно кивала, то ли Зейнаб, соглашаясь научить, то ли сыну, принимая его выбор.

После свадьбы они стали жить все вместе, комнату пришлось разделить шкафом. Правда, Андрей гастролировал девять или десять месяцев в году, и поначалу Зейнаб ездила вместе с ним, так что тесноты в редкие дни, проведённые дома, никто просто не замечал. Но потом Аида Осиповна всё чаще стала болеть, и кто-то должен был за ней присматривать. А тут ещё и первенец Антон родился, Зейнаб окончательно осела дома. К тому же гастролировать без Андрея ей теперь казалось неправильным и даже неприличным, а самому Андрею конферансье не очень-то и требовался: он прекрасно