Они сидели в репетиционном зале – небольшом помещении районного ДК, которое Кигель выторговал для своих музыкантов у Министерства культуры. А то придумали тоже – хозрасчёт! Деньги за концерты, значит, в государственную казну идут, а помещение для репетиций ты сам как хочешь, так и находи. Устроили бардак. Впрочем, бардак во всей стране, что уж тут говорить…

– Значит так, – Андрей решительно встал со своего табурета, на котором сидел между исполнением песен, – вас никто не заставляет ехать. Я всё понимаю, у вас жёны, дети. А я поеду.

– У тебя, что ли, ни жены, ни детей? – проворчал Алик. – Кто их кормить будет, если что случится? Родина?

Андрей поднял на него тяжёлый взгляд:

– Думаешь, не прокормит? Родина-то?

Алик всё понял по его тону, промолчал, только головой мотнул. Слишком хорошо знал друга. Его бесполезно переубеждать – никакие доводы не помогут. В Афганистан он летал семь раз. Семь! Волку хватило одного. Марат вообще не поехал, послушал рассказы Лёньки и сказал, что он в такие игры не играет. А это же и правда игры. Со смертью. Алик летал с Андреем все семь раз – и помнил и бомбёжку под Джелалабадом, и запах гниющего мяса в Кабульском госпитале. И как у них заглох БТР во время переезда из одной точки в другую, тоже помнил. И как мотор удалось завести, когда уже выстрелы были слышны. Много он чего помнил. И каждый раз, возвращаясь домой, клялся себе и жене, что больше не поедет. И Андрей обещал, что всё, хватит. Его гражданский долг выполнен. А через несколько месяцев, где-нибудь на концерте в Кремлёвском дворце, стоя за кулисами в ожидании своего выхода, как бы между делом говорил:

– Надо, Алик, в Афганистан лететь. Ребята каждый день письма шлют, как мамке, веришь? Вспоминают наши концерты, ждут снова. Те, кто остались…

И они летели снова.

Иногда Алику казалось, что это не героизм, и даже не повышенное чувство ответственности. Это какая-то зависимость от острых ощущений. Не ту профессию Кигель выбрал. Ему бы в милицию, например. Алик представил друга милиционером, почему-то сразу полковником, никак не меньше, и усмехнулся.

– Что смешного? – раздражённо поинтересовался Андрей. – Я вылетаю сегодня ночью, спецборт летит из Жуковского. Кто хочет, приезжайте к одиннадцати часам. Никого не заставляю и даже не прошу, это ваш выбор.

И вышел из репетиционного зала, не попрощавшись. Алик конечно же метнулся за ним. Нагнал уже во дворе – Андрей стоял возле урны и курил, несмотря на противно моросящий апрельский дождь. Алик встал рядом, тоже достал сигареты.

– Как думаешь, что вреднее, табак или радиация? – мрачно спросил он, выкидывая спичку в урну и делая первую затяжку.

Андрей пожал плечами:

– Говорят, надо красное вино пить, чтобы радиация сразу выходила. Так что придётся изменить правилам. Буду бухать между выступлениями. Где ещё такой опыт приобретёшь?

– Будем бухать, – поправил его Алик.

– Ты уверен? – Кигель смотрел пристально и серьёзно. – Это не шутки, Алик. Никто не знает, как потом аукнется наша поездка.

– Я уверен, что без аккомпаниатора получится не концерт, а дерьмо, – хмыкнул Алик. – А если так, зачем вообще ехать? Мы ж халтуру не гоним, да?

– Да.

– Ну тогда поехали сумки собирать. Добросишь меня до метро?

Кигель ездил на собственной «Волге», а Алик всё ещё катался на автобусах и метро. Не по причине финансовой несостоятельности – в команде Кигеля невозможно было остаться бедным, они давали столько концертов, что даже при мизерных ставках выходила очень приличная сумма, к тому же Андрей почти всегда договаривался о дополнительных выступлениях в каждом городе, которые оплачивались «в карман». И всегда делил гонорар между всеми музыкантами. Так что накопить на машину труда не составляло. Но Алик упорно не хотел садиться за руль, и сама идея учиться вождению вызывала у него тошноту.

– Я тебя до дома отвезу, я не спешу.

Алик понимающе кивнул:

– Ты ещё не говорил Зейнаб, да?

– И не скажу. Скажу, что гастроли.

– Как будто она не догадается.

Андрей неопределённо пожал плечами. Догадается, конечно. Всегда догадывается. Но лучше они обсудят это потом, когда он вернётся.

В одиннадцать вечера они оба были в Жуковском. Больше никто из их музыкантов не приехал, но Андрей никогда ни словом, ни взглядом их не укорил. Человек – это его выбор. Его выбором было при первой же возможности полететь в Чернобыль. Давать концерты для ликвидаторов аварии. Спустя три дня после взрыва.

***

С первого взгляда было даже не понять, что здесь произошло что-то ужасное. Их привезли, конечно, не в сам Чернобыль, а в маленький посёлок за десятки километров от места взрыва. Это потом уже Андрей узнал, что «десятки километров» ничтожно мало, когда речь идёт о радиации. Но тогда он, ещё недавно видевший разгромленный дворец Амина в Кабуле и ночные обстрелы, не почувствовал никакой опасности. Тихие пустынные улочки, аккуратные заборчики, уже зазеленевшие деревья. И опрятный Дом культуры, в котором собрались самые обычные люди. Лица усталые, но спокойные. Многие в белых халатах и колпаках, другие в форме и при погонах. Научные сотрудники и работники органов внутренних дел, пожарники и врачи. По дороге сюда Андрей конечно же продумывал репертуар, понимал, что нужны и серьёзные гражданские песни, и что-то лирическое, расслабляющее. Может быть даже весёлое, в Афганистане солдаты часто сами просили задорных песен, бывало, он и что-то хулиганское пел в конце концерта, чтобы развеселить ребят. Но сейчас, выйдя на сцену, Андрей сразу понял, что лёгких песен не будет. Да, лица в зале были спокойными. Но атмосфера царила зловещая. Словно что-то витало в воздухе, невидимое и опасное. Просто люди, пришедшие сегодня на концерт, уже привыкли к опасности. И до Андрея вдруг дошло. Это не спокойствие в их лицах. Это обречённость. Перед ним сидели люди, которые знали больше, чем он. Которые работали на атомном объекте. Ликвидаторы, которые были там, в эпицентре событий. Кто-то из них видел тела погибших товарищей, а кто-то – цифры на дозиметрах и знал, что печальный и скорый конец ждёт всех.

Позже Андрей уже не мог сказать, что он узнал из газет и многочисленных передач, которые освещали чернобыльскую катастрофу после окончательного развала Союза, что рассказали ему участники событий, а что он почувствовал на концерте. Но гнетущую атмосферу в зале, которую ему (даже ему, умевшему раскачать любой зал) не удалось изменить и через несколько часов концерта, он запомнил навсегда.

Да и сам концерт он тоже запомнил