— Зачем?

— Хочу проверить, бывала ли она вообще в доме, который якобы принадлежал ей!

— Разумно, — оценила Александра.

— Что-то же я должен сделать разумно, раз по другому пункту облажался.

— Что ты имеешь в виду?

— Я до этого никак не использовал отпечатки погибшей, — неохотно признал Ян. — Не сравнил их с нашей базой данных, просто не видел смысла.

— Да и мне это в голову не пришло, не ты один такой. Я не считаю это серьезным промахом. Личность погибшей быстро была установлена и подтверждена, у нас не было причин разбираться, кто она такая.

— Знаю… Но следовало бы.

— Сожалеть о том, что ты не можешь исправить, — напрасная трата времени, — рассудила Александра. — Если что-то не сделал — сделай это, вот и все.

— Ты как, настроена ехать в ночь? Мы можем остановиться в какой-нибудь гостинице, если хочешь…

— Никаких гостиниц. Мы и так потеряли слишком много времени, нужно спешить, если хотим вернуть Тоню живой!

Не было гарантий, что девочка до сих пор не убита. Но пока они не обнаружили тело, Александра предпочитала верить, что надежда еще есть.

Первую половину дороги машину вела она. Ян задремал на пассажирском кресле рядом с ней, он с детства умел засыпать в любых местах и позах. Приятно было видеть, что это не изменилось.

Она была бы не против вообще его не будить, но ближе к двум часам ночи, на самом подъезде к Москве, она почувствовала, что начинает клевать носом. Риск сейчас был бы неоправданным, поэтому она позволила Яну занять место за рулем, а сама устроилась рядом с Гайей. Сонный водитель в городе с таким трафиком — так себе идея, близнецы это понимали.

Она не хотела засыпать. До квартиры оставалось не так уж долго, она думала, что дождется. Но рядом с теплым боком пса она пригрелась, и сон накрыл ее сам собой…

Она снова была в больнице. Во время захвата борделя многие погибли — но многие и остались в живых. Всех выживших девушек доставили в небольшую больницу, расположенную ближе всего к владениям Джонни Сарагосы.

Больница не была рассчитана на такое. Дело не только в количестве коек, хотя и это проблема. Персонал не знает, как относиться к своим пациенткам. С одной стороны, они видят избитых, искалеченных, истерзанных женщин. С другой, они помнят, что это шлюхи. А шлюх вроде как жалеть не полагается, потому что они сами виноваты во всем, что случилось. К тому же, некоторые врачи отказываются оказывать им помощь, опасаясь чем-нибудь от них заразиться. Нельзя сказать, что их страхи лишены оснований: Джонни следил только за здоровьем «элиты», остальные девушки просто долго не жили.

Александра попала в палату, рассчитанную на шестерых. Сейчас здесь девять кроватей, кое-как разделенных шторами. Чистого белья не хватает, препаратов не хватает, всего не хватает. Каждый день врачи ругаются друг с другом и с агентами ФБР. Они требуют, чтобы девушек распределили по разным госпиталям. ФБРовцы не позволяют, потому что все они считаются свидетельницами по очень важному делу.

О том, что на них могут охотиться сообщники Сарагосы и его клиенты, никто не говорит, но все об этом знают. В коридорах полно агентов и полиции. Никто не представляет, как и когда это кончится.

Компанию, в которой оказалась Александра, нельзя назвать приятной. Здесь есть еще одна танцовщица, но они едва знакомы, так, виделись пару раз во время шоу. Девица эта постоянно что-то требует, причем воплями. Не получив желаемого, она вызверивается, но не на всех. Она обладает безошибочным чутьем и задирает только тех, кто не решится ей ответить.

Еще три девушки раньше были «средненькими». Платили за них не очень дорого, но издеваться над ними не позволяли. Они запуганы, они никому не смотрят в глаза. Александра не берется сказать, смогут ли они когда-нибудь вернуться к нормальной жизни.

Одна девушка — совсем овощ. Она делает только то, что ей скажут, сама никаких решений не принимает. Ей все равно, кто отдает приказы, она выполнит любой, не задумываясь о том, что она делает. Александра подозревает, что некоторые санитары и полицейские пользуются этим, ведь девушка все еще очень красива. Лучше и не знать, через что нужно пройти, чтобы превратиться в такое существо.

Две девушки прибыли из самого худшего отделения — того, где клиентам можно делать все. Одна из них то и дело мочится под себя, ей сильно повредили сразу несколько органов. Никто об этом помнить не желает, и за каждый «инцидент» ей достается и от медсестер, и от соседок по палате, особенно от бывшей танцовщицы, которая, кажется, получает истинное удовольствие, смешивая кого-то с грязью.

Вторая девушка из отделения садистов молчит. У нее уже два месяца как нет языка.

Александра тоже молчит, хотя она как раз говорить может. Просто не хочет. По ночам ей снятся кровавые разводы и неподвижные птичьи крылья. Днем ее не покидает чувство, что ничего на самом деле не закончилось. Плевать, что Джонни Сарагоса мертв, сейчас из какого-нибудь темного угла высунется такая же тварь, и все пойдет по новой. Окажется, что это не операция ФБР, а всего лишь «потешный побег», и девушек снова посадят на цепь.

У нее уже несколько раз спрашивали ее имя, но она не ответила. Она и сама не знала, почему. Она ведь все помнила! И все годы, проведенные в плену, — Александра уже подсчитала, что их прошло два, — она мечтала снова связаться со своей семьей. А теперь ничего не получается.

Она попросту боится. Сейчас она назовет дорогие имена — и люди Джонни найдут их! Уж лучше притвориться, что она онемела, как ее соседка по палате, или потеряла память. Вынести эту боль самой, но не вмешивать других!

К ней уже заходили три специальных агента — только женщины. Видимо, считается, что женщинам она будет доверять, а мужчин — бояться. Но Александра на них никак не отреагировала, и они вынуждены были уйти. Они до сих пор уверены, что ее зовут Алиша.

Заходил психолог, молодой и ни черта не соображающий. За ним — священник, который старался сделать вид, что не осуждает ее и других «падших женщин», но получалось у него плохо. С ней каждый день беседовали врачи — и всегда с одним результатом.

А потом пришел он.

Сначала Александра не узнала его, да и не мудрено, ведь его лицо она видела впервые. Но он сразу же привлек ее внимание, потому что отличался от других людей, приходивших в эту палату.

Они старательно изображали уверенность, а он и не пытался скрыть, что ему не по себе. Он был слишком высоким, слишком мускулистым, слишком смуглым под белыми больничными лампами… Каким-то не таким. Неправильным.

Его нельзя было назвать красивым. Возможно, природа задумывала иначе: еще можно было угадать, что раньше высокие скулы, аристократично крупный нос и четкая, волевая линия подбородка наверняка привлекали дамское внимание, а уж ярко-голубые глаза и вовсе не остались бы незамеченными. Но позже что-то случилось, и кожу мужчины покрыли десятки мелких рваных ран — скорее всего, он оказался близко к месту взрыва и его задело осколками. Зашивали его в полевых условиях, не в цивилизованной больнице, и теперь ему предстояло всю жизнь прожить с десятками шрамов, сетью покрывающих его лицо. Шрамы остались также на лбу и затылке, в волосах они наверняка образовывали крупные проплешины, поэтому он попросту брил голову налысо — и, судя по смуглой обветренной коже, брил уже давно.