капитализм все меньше и меньше стремится к созданию общественного богатства. Отчасти подпитываемый процессами внезапного обесценивания и расходования средств, быстрого вытеснения, непрерывного дезинвестирования, устаревания и выбрасывания, он все больше стремится освободиться от всякой социальной обязательности и стать своей собственной целью и своим собственным средством.

В этом контексте одна из многочисленных функций вычислительных медиа и цифровых технологий заключается не только в извлечении прибавочной стоимости за счет аннексии и коммодификации человеческого внимания. Она также заключается в ускорении исчезновения трансцендентности и ее реституции под видом товара. Форматирование как можно большего числа умов, формирование желаний людей, переделка их символического мира, стирание различий между реальностью и вымыслом и, в конечном счете, бессознательное стало ключевой операцией в распространении микрофашизма на стыках реального.

Более того, неолиберальный капитализм, вычислительные технологии и социальные сети затрагивают некоторые из самых глубоких фантазий современного человека, начиная с фантазии о взгляде на самого себя, которая впервые возникла с изобретением зеркала. До появления зеркала как технологии созерцания себя мы не могли в полной мере воспринимать себя как выдающийся объект созерцания. Мы могли видеть только свою тень или преломление нашего двойника через поверхность воды или как эффект света. Сегодня различные вспомогательные технологии и платформы, включая всевозможные нанокамеры, довели зеркало до высшей стадии, что привело к взрывному эффекту. Они поставили историю тени на колени, заставив нас поверить, что может существовать мир без полумрака, полупрозрачный мир, прозрачный сам для себя, без каких-либо ночных атрибутов.

Мы наконец-то можем стать собственным зрелищем, собственной сценой, собственным театром и аудиторией, даже собственной публикой. В этот век бесконечного самосозерцания и выставок мы наконец-то можем нарисовать свой собственный портрет. На смену интимности пришло то, что Жак Лакан называл "экстимацией". Таким образом, через цифровые технологии и новые медиаформы и внутри них формируется другой тип человека, связанного с объектами, технологиями и другими живыми или одушевленными вещами. Это совсем не тот либеральный индивид, который, как мы полагали не так давно, может быть субъектом демократии.

Этот новый порядок вещей имеет серьезные последствия для традиционных представлений о разуме, политике, свободе и самоуправлении. Начиная с эпохи модерна каждый проект подлинного освобождения человека был направлен на то, чтобы не допустить отношения к нему как к объекту и, в конечном счете, превращения его в отходы. Если в условиях империи цифровых технологий и Эроса потребления человек также начинает желать быть объектом, обладать некоторыми его атрибутами или добиваться того, чтобы объекты и другие одушевленные и неодушевленные существа были наделены теми же правами, что и люди, то что это означает с точки зрения будущего политики как таковой?

Уже сейчас происходит становление нового типа человека, который будет торжествовать. Это будет не тот либеральный индивид, который, как мы не так давно считали, может быть субъектом демократии. Новый человек будет формироваться с помощью цифровых технологий и вычислительных медиа, а также внутри них. В компьютерную эпоху (эпоху Facebook, Instagram, Twitter) доминирует идея о том, что в бессознательном есть чистые листы. Новые медийные формы не только приподняли крышку, которую предыдущие культурные эпохи наделили неосознанным. Они стали новыми инфраструктурами бессознательного. Еще вчера социальность человека заключалась в том, чтобы следить за бессознательным. Для того чтобы социальное вообще процветало, необходимо было проявлять бдительность по отношению к себе или делегировать определенным органам власти право принуждать к такой бдительности. Это называлось репрессией. Основная функция репрессии заключалась в создании условий для сублимации. Не все желания могли быть исполнены. Не все можно было сказать или сделать. Способность к самоограничению была сущностью свободного человека.

Отчасти благодаря новым формам медиа и пострепрессивной эпохе, которая освободила его от поводка, бессознательное теперь может свободно разгуливать. Сублимация больше не является необходимой. Сам язык был вытеснен. Содержание находится в форме, а форма - за пределами или сверх содержания. Теперь нас заставляют поверить, что посредничество больше не нужно. Непосредственный, изначальный опыт - это новая норма. Этим объясняется растущая антигуманистическая позиция, которая теперь идет рука об руку с общим презрением к демократии. Называть этот этап нашей истории фашистским было бы неверно, если только под фашизмом мы не подразумеваем нормализацию социального состояния войны.

Такое состояние само по себе было бы парадоксом, поскольку война ведет к распаду социального. И все же в условиях неолиберального капитализма политика превратится в едва сублимированную войну. Это будет классовая война, которая отрицает саму свою природу - война против бедных, расовая война против меньшинств, гендерная война против женщин, религиозная война против мусульман, война против инвалидов.

Неолиберальный капитализм оставил после себя множество разрушенных объектов, многие из которых глубоко убеждены, что их ближайшее будущее будет связано с постоянным насилием и экзистенциальной угрозой.

Они искренне жаждут возвращения к некоему чувству определенности, святости, иерархии, религии и традиции. Они считают, что страны стали похожи на болота, которые необходимо осушить, а мир в его нынешнем виде должен быть доведен до конца. Для этого все должно быть очищено. Они убеждены, что спастись можно только в жестокой борьбе за восстановление своей мужественности, утрату которой они, к сожалению, приписывают более слабым среди них, слабым, которыми они не хотят становиться.

В этом контексте наиболее успешными политическими предпринимателями станут те, кто убедительно обратится к проигравшим, к уничтоженным глобализацией мужчинам и женщинам и к их разрушенным идентичностям. В уличной борьбе, которую ведет политика станет, разум не будет иметь значения. Не будут иметь значения и факты. Политика вернется к жестокому выживанию в сверхконкурентной среде. В таких условиях будущее прогрессивной и ориентированной на будущее левой массовой политики весьма неопределенно. В мире, настроенном на объективизацию всех и каждого живого существа во имя прибыли, стирание политического капиталом является реальной угрозой. Превращение политического в бизнес повышает риск ликвидации самой возможности политики. Сможет ли человеческая цивилизация вообще породить какую-либо форму политической жизни - вот проблема XXI века.

 

Глава 5. Аптека Фанона

 

В первых четырех главах было показано, как вражда сегодня составляет дух либеральных демократий и как ненависть создает впечатление, что они осуществляют чистое настоящее, чистую политику, используя средства, которые сами являются чистыми. Я также доказал, что с исторической точки зрения ни общество рабов, ни колониальный и имперский режим не были телом, чуждым демократии. Напротив, они были ее фосфоресцирующей материей, тем самым, что позволяло демократии оставить себя позади, поставить себя делиберально на службу чему-то иному, чем то, что она провозглашала в теории, и осуществлять, когда требовалось, диктатуру над собой, своими врагами и теми, кого она отвергала как иных. Самыми значительными