По роду своей деятельности Перл встречал в жизни много самыхразных людей, в том числе и сумасшедших, носившихся со своими открытиями иизобретениями, начиная с вечного двигателя и кончая им же. Однако Опаликов насумасшедшего не был похож, и потому, после некоторых сомнений, Перл послалотчет о своем разговоре с полковником в Вашингтон мистеру Алену Даллесу. Ичерез какое-то время получил добро на проведение посвященной сообщениюОпаликова большой пресс-конференции с привлечением журналистов от главных и неглавныхзападных газет, с приглашением ученых биологов, тогда еще не называвшихсягенетиками, но уже занимавшихся вопросами наследственности.

Не дождавшись реакции американских властей, ТАСС сделалоболее серьезное заявление, где уже совсем не в дружеском тоне говорилось онасильственном удержании самолета и экипажа. Американский посол в Москве ДжорджКеннан был вызван в министерство иностранных дел, где ему вручили нотупротеста. Скандал обе стороны старались не раздувать, но напряженность между СШАи СССР возникла настолько серьезная, что на Потсдамской конференции личнотоварищ Сталин обратился лично к президенту Соединенных Штатов господину ГарриТрумэну с просьбой вернуть Советскому Союзу тот самолет с экипажем.

Разговор этот, нигде не зафиксированный, состоялся при такихприблизительно обстоятельствах. Во время перерыва в заседаниях конференции,называемого американцами кофе-брейк, Гарри Трумэн подошел со своей чашечкойэспрессо к Иосифу Сталину и предложил ему прогуляться по парку, прилегавшему кдворцу, где проходила эта самая конференция. Сталин охотно согласился. Онивышли в парк, где в теплой погоде росли невысокие сосны, цвели розы, бегалибелки и летали бабочки. Здесь Трумэн взял своего коллегу под локоток и сказал:

– Маршал Сталин, у меня есть к вам небольшой разговор,который, как мне кажется, не должен вам быть неприятен.

– Что вы, что вы! – заверил Сталин. – Общение с такимвеликим человеком, как вы, доставляет мне такое удовольствие, которое никакаянеприятная тема не может уменьшить.

– От всей души благодарю вас, – Трумэн приложил руку ксердцу. – То же самое, господин маршал, могу сказать и о вас. Но разговор уменя вот о чем. На последнем заседании я с огромной благодарностью выслушалваше заявление о готовности помочь нам в разгроме японских милитаристов. Этобыло очень трогательно. Но я думаю, что на данном этапе ваше вступление в войнус японским монстром необязательно. Ваша страна и так понесла чудовищные потерив войне с Германией. Вам предстоит большая работа по восстановлениюпослевоенной разрухи. Зачем вам лишние жертвы?

Сталин выслушал коллегу с мягкой улыбкой и почтительнымнаклонением головы.

– Вы совершенно правы, – сказал он, – наши потери в войнебыли, прямо скажем, чудовищны, но мы, русские люди, ценим фронтовое братство исоюзнические обязательства, мы ради своих союзников готовы и на большее.

Трумэн обратил внимание на слова «мы, русские люди» инемного удивился, поскольку слышал от покойного Рузвельта, что Сталин грузин.Но возражения Сталина его не удивили. Он понимал, что дело не в братстве и не всоюзнических обязательствах, а в желании Сталина принять участие взаключительном этапе войны с Японией. Не из стремления помочь союзникам, ачтобы успеть урвать и свой кусок пирога.

«Да, – думал Сталин, – мы вам свой кусок пирога не уступим».И представил себе пирог в виде карты собственно Японии с контролируемыми еютерриториями, с Маньчжурией, Порт-Артуром, Курильскими островами и половинойострова Сахалин, отобранной у России в 1905 году. Разумеется, Сталин понимал,что имеет в виду Трумэн, отговаривая его от вступления в войну, и Трумэнпонимал, что имеет в виду Сталин, настаивая на вступлении, тем не менееразговор у них продолжился.

– Поверьте, дорогой маршал, я очень ценю ваше благородство иготовность вашего народа к новым жертвам, но в них в данный момент нетнеобходимости. Я, между прочим, хочу по секрету поделиться с вами однойновостью, которая вам, может быть, покажется любопытной.

– Интересно, – сказал Сталин. – Мне кажется, я человекинформированный и знаю все новости, которые стоят того, чтобы их знать.

– Надеюсь, эту новость вы еще не знаете, – усмехнулсяТрумэн. – Не буду вас томить и скажу сразу: наши ученые изобрели и создалиоружие огромной разрушительной силы, это оружие на днях будет применено противЯпонии, после чего Япония, я вас уверяю, будет немедленно поставлена на колени.Поэтому ваши жертвы будут просто напрасны. Что вы об этом думаете?

– Я думаю, – сказал Сталин, расстегивая верхнюю пуговицусуконного кителя, – что становится жарко, и давайте, может быть, пройдем по тойаллее, там больше тени.

– Хорошо, – согласился Трумэн и пошутил: – Видите, я вашипредложения принимаю безоговорочно.

Оба посмеялись, после чего Сталин сказал, что у него тожеесть маленькая просьба, настолько маленькая, что ему, фактическому главегосударства, даже неудобно просить главу другого государства, но…

– Вам, наверное, докладывали, что один советский самолетсовершил вынужденную посадку на американском аэродроме.

Трумэн, конечно, соврал, что он ничего об этом не слышал.Сталин, естественно, ему не поверил, но вынужден был сделать вид, что верит, ивкратце рассказал историю, согласно которой советский самолет «Ил-10»совершенно случайно заблудился в воздухе и совершил вынужденную посадку наамериканском аэродроме. Американские власти незаконно удерживают самолет,летчика и стрелка-радиста, так вот нельзя ли в это дело вмешаться и вернуть народину самолет вместе с экипажем?

– Хорошо-хорошо, – пообещал Трумэн, – я прикажу с этим деломразобраться, но теперь я вспоминаю, что я об этом что-то все-таки слышал. Япомню, мне говорили, что самолет ваш, господин маршал, не заблудился и не могзаблудиться, потому что просто перелетел через узкую речку, а ваш летчик какбудто, как мне докладывали, попросил у наших властей политического убежища.

– Ну и что? – сказал Сталин. – Мало ли кто у кого чегопопросит. А вы ему откажите.

Трумэн остановился и взял Сталина за пуговицу френча. Оченьфамильярно. Сталину это не понравилось. С ним никто так не позволял себеобращаться. Даже Черчилль.

– Маршал Сталин, – сказал Трумэн взволнованно. – Поймитеменя правильно. Я не могу выполнить вашу просьбу.

– Не трогайте мою пуговицу! – вскрикнул Сталин и всхрапнулот негодования. Трумэн испуганно отшатнулся. Он слышал, ему Ален Даллесдокладывал, что у Сталина есть странная привычка: в приступе крайнегонегодования он, бывает, всхрапывает, как лошадь.