– Сядьте, – Сталин взял себя в руки и указал собеседнику наближнюю скамейку, – успокойтесь и подумайте, что вы говорите. Просьбу летчикавы исполняете, а мою не можете?! А кто он такой?!

– Он, – сказал Трумэн, – ваш полковник. Герой СоветскогоСоюза!

– Ну и что? Я тоже Герой Советского Союза. А что, если япопрошу у вас политического убежища?

– Вы? – Трумэн растерялся и даже слегка вспотел от такогопредположения, хотя понимал, что оно сделано не всерьез. Правда, как всякийнаивный американец (а все американцы, включая даже президентов, наивны), он былуверен, что все неамериканцы хотели бы стать американцами и стали бы, если бы уних образовалась такая возможность. И маршал Сталин, разумеется, тоже хотел быстать американцем, но у него такой возможности нет, потому что у него осталосьбы в России двое детей. Но все-таки…

– Если бы вы попросили о политическом убежище, – сказалТрумэн с улыбкой, дающей понять, что это всего лишь шутка, – ваша просьба,вероятно, была бы рассмотрена вне всякой очереди.

– Не сомневаюсь, – согласился Сталин без всяких шуток, – ноя патриот и родину свою на ваши гамбургеры не променяю. А полковник Опаликов –предатель. Вы, американцы, очень любите предателей и перебежчиков на вашусторону. Вы не понимаете, что предательство никогда нельзя поощрять. Человек,предавший свою родину, чужую предаст тем более. Ну, хорошо, ладно. Забирайтеэтого предателя себе, можете оставить себе даже и самолет, но ужстрелка-радиста, я вас очень прошу, верните.

Трумэн сказал, что самолет он как раз охотно вернет, а чтокасается стрелка, или как он там называется, он хотя политического убежища непросил, но как будто тоже не рвется обратно. Сталин стал опять заметносердиться и всхрапывать: что, значит, рвется – не рвется, вас просят отдать,так отдайте. Трумэн извинялся, прикладывал руку к сердцу, объяснял, чтоконституция Соединенных Штатов не позволяет ему лишить человека права наполитическое убежище. А если он нарушит конституцию, то в дело вмешаетсяКонгресс.

– Представьте себе, – сказал Трумэн, – вы нарушили вашуконституцию, что сделал бы с вами в подобном случае ваш Верховный Совет?

– Что сделал бы со мной Верховный Совет? – переспросилСталин и, когда он представил, что сделал бы с ним Верховный Совет или что онсделал бы с Верховным Советом, начал так хохотать, так ржать почти что вбуквальном смысле и дергать правой ногой, словно пытался кого-то лягнуть.Трумэн посмотрел на кремлевского переводчика и тихо спросил, не нуждается лимаршал Сталин в медицинской помощи. На что переводчик холодно ответил, чтоздоровье товарища Сталина всегда бывает только отличным и медикам около негоделать нечего.

В это время в замке, где происходила конференция, раздалсягромкий звонок, перерыв окончился, оба лидера поспешили в зал заседаний и тамдоговорились о многом, но не о том, что обсуждали в парке. Тут они никакогосогласия не достигли, поэтому сразу после заседания оба поспешили в своирезиденции, откуда президент Трумэн послал приказ военно-воздушным силам ускоритьподготовку к сбросу атомной бомбы на Хиросиму, а маршал Сталин, в свою очередь,позвонил маршалу Малиновскому и приказал ему готовиться в спешном порядке квыступлению против японской Квантунской армии, которую следует разгромить, покаэтого не сделали американцы.

Несмотря на все эти события Джордж Перл, он же ГеоргийИванович, еще какое-то время возился с Чонкиным, но уже не допрашивал, а так –опекал. И странным образом к нему привязался. Ему столько пришлось общаться слюдьми неискренними и лукавыми, что простой, бесхитростный и не имевший никакихзадних мыслей Чонкин чем дальше, тем больше ему нравился.

Однажды, ближе к вечеру, Перл пришел к Чонкину с большимхолщовым мешком. Высыпал содержимое на кровать. Там был новый гражданский костюм-двойка.Брюки и пиджак темно-серые, а еще были рубашка светлая, галстук вишневый ичерные туфли. К брюкам – не ремень, а подтяжки. Перл велел немедленнопереодеться. Чонкин даже и во сне представить себе не мог, что когда-то такуюшикарную одежду ему к себе придется прилаживать. Его пальцы, много чегоумевшие, долго возились с пуговицами, а что делать с подтяжками и галстуком, они вовсе не знал. Пришлось звать на помощь Георгия Ивановича. Перл помог: подвелего к большому зеркалу в прихожей. Чонкин не поверил своим глазам, чтоотраженный в стекле элегантный молодой мужчина имеет прямое к нему отношение.Перл тоже был доволен:

– Ну, Ваня, ты прямо премьер-министр! Ну ладно, пойдем, насждут.

– Кто? – спросил Чонкин.

– Увидишь.

Перед домом стояла большая легковая машина с американскимфлагом на капоте. Перл открыл заднюю дверцу и впустил Чонкина. Сам зашел и селс другой стороны. Сказал водителю:

– Летс гоу.

Въехали в город. Попетляли по каким-то улицам и остановилисьу большого серого здания с шершавыми стенами и двумя белыми колоннами у входа.Здесь стояла толпа журналистов, вооруженных фотоаппаратами. Журналисты, завидеввылезавшего из машины Чонкина, кинулись на него, как стервятники на добычу.Засверкали слепящие блицы, запахло горелым магнием. Чонкин отворачивался отодной вспышки и попадал под другую. Одновременно со вспышками на негопосыпались вопросы по-английски, которых он не понимал, и по-русски, которыеему надоели:

– Мистер Чонкин, кто вы? Зачем вы нужны были генералиссимусуСталину?

– Мистер Чонкин, что вы думаете о правах человека вСоветском Союзе?

– Мистер Чонкин, вы будете просить политического убежища?

– Мистер Чонкин, являетесь ли вы членом коммунистическойпартии?

– Молчи! – шепотом велел Чонкину Перл. – Никому ни на что неотвечай.

Он шел первым, раздвигая толпу плечом, и тащил за собойЧонкина, как на буксире. Внутри, у входа в просторный вестибюль, два морскихпехотинца требовали предъявить документы, открыть портфели и дамские сумочки. УЧонкина не было ни портфеля, ни дамской сумочки, а документы за него показалПерл.