Этот человек рассказал, как Лаврентий Павлович Берия личновручил ему ампулу с созданной химиками НКГБ высокотоксичной жидкостью, неимевшей ни цвета, ни вкуса, ни запаха, и приказал «убить гадину». Яд,растворенный в стакане воды, вызвал немедленный паралич сердца и тут жеулетучился, что и ввело в заблуждение вскрывавших полковника патологоанатомов.Поскольку Опаликова давно не было в живых и вся эта история осталась в туманномпрошлом, признания беглого шпиона большого впечатления ни на кого не произвели.Но одна газета все-таки отметила, что раз Опаликова отравили во время егосенсационного рассказа, значит, кому-то эта тема была не по душе, значит, в нейчто-то было, к чему стоило бы отнестись с особым вниманием. Но и этопредположение было сделано журналистом очень неуверенно. И, в общем, вся этаверсия как-то повисла в воздухе, я тоже в нее долго не верил, то есть не вотравление, а в причину, в то, что лошадь могла родить человека, хотя бы даже итакого мерзкого, каким был покойный генералиссимус.

Но каково же было мое удивление… Между прочим, очень нелюблю, может быть, даже ненавижу этот заезженный-перезаезженный оборот «каковоже было мое удивление», но мое удивление было действительно таково, чтопоказалось мне безразмерным. Оно постигло меня в архиве Гуверовского института,где, напоминаю, я набрел на пачку писем неизвестно кого неизвестно кому. Этобыли растрепанные и желтые листки с поврежденными краями, соединенные ржавойканцелярской скрепкой, с каким-то странным текстом, написанным дурным почеркоми химическим карандашом, то есть пишущим инструментом, о существовании котороготеперь помнят только такие старые люди, как я. Буквы, изначально фиолетовые, завремя существования рукописи сильно выгорели и выцвели. Кому адресовались этиписьма, я так и не выяснил, и относительно автора уверенности нет. Могупредполагать, что это был как раз великий наш ученый Гром-Гримэйло. Но неудивлюсь, если серьезные ученые, употребив новейшие способы исследования,графологию, спектральный анализ и прочие приемчики, доступные современнойнауке, выяснят, что эта рукопись всего-навсего умелая подделка.

У нас, слава богу, такими подделками никого не удивишь.Вспомним «Слово о полку Игореве», «Моление Даниила Заточника», «Сказание ограде Китеже». Если уж эти вещи, как утверждают некоторые ученые, кто-топодделал, то почему бы не подделать записки Грома-Гримэйло? Тем более что поводдля подделки у того, кто мог этим заняться, был, предположительно, болеесерьезным, чем у поддельщиков древних рукописей. Ненависть к тирану моглатолкнуть неизвестного сочинителя на несусветные выдумки.

Но если это так, то надо признать, что сочинитель обладалочень незаурядной фантазией и талантом. Рассказ его насыщен такимиподробностями, какие, мне кажется, просто выдумать невозможно. Если все-такиповерить автору и предположить, что это был именно Гром-Гримэйло, то следуетвспомнить, что он был младшим современником, последователем и биографом НиколаяМихайловича Пржевальского. Он бывал в тех же местах, где Пржевальский, что иописано в упомянутых письмах. Письма содержали (что говорит в пользу ихподлинности) много личных научных наблюдений автора, которые я просто опущу, апередам только то, что меня удивило.

Описывая путешествие Пржевальского по Монголии иСеверо-Западному Китаю, автор делает несколько метких замечаний касательноличности знаменитого путешественника. Пржевальский, пишет он, несмотря на своедворянское происхождение и соответствующее воспитание, был человекомпрямолинейным, иногда даже грубым и деспотичным. В человеческом обществечувствовал себя неуютно. Людей своего круга не любил, потому что они все, какон утверждал, погрязли в разврате. Крестьян, в отличие от большинства своихсовременников, начитавшихся стихов Николая Некрасова, тоже не жаловал, считая,что все они пьяницы и лентяи. Образован он был односторонне. Увлекалсяестественными науками и историей. К музыке, живописи и театру был равнодушен,рассказов, повестей и романов, а тем более стихов, не читал, женщин решительноненавидел. Животных любил, но только диких. Домашних, услужающих человеку,питающихся из его рук и покорно подставляющих шею под нож, презирал. Диких жезверей уважал за их вольный и независимый нрав, за то, что сами себе добываютпищу и не меняют свою свободу на объедки с человеческого стола. При этомсмолоду отличался склонностью к романтическому восприятию действительности. Вдетстве зачитывался древнегреческими мифами.

Особенно его поразил миф о существованииполулюдей-полулошадей, то есть кентавров. Его детские рисунки посвящены именноэтим порождениям фантазии древних греков. Будучи уже знаменитымпутешественником, географом, зоологом, энтомологом и черт знает кем еще, оннеизменно интересовался проблемами гибридизации живых организмов, прежде всего,созданием гибрида человека и кого-нибудь из высших млекопитающих, чему он ипосвятил многие опыты.

У нас в свое время много и с перебором твердили о приоритетеотечественной науки, о том, что русские изобрели все раньше других. Этиутверждения были так навязчивы, что породили много насмешек и поговорку:«Россия – родина слонов». Доходило до смешного: якобы рентген изобрел русскиймужик, который в четырнадцатом веке сказал своей жене: «Я тебя, суку, насквозьвижу!» Но в том, что в деле гибридизации именно Николай Пржевальский далекообошел своих западных современников, у меня, пишет автор, нет ни малейшегосомнения.

В то время австрийский монах Мендель еще только проводилпервые робкие опыты по скрещиванию двух видов гороха, но не пошел дальшескрещивания чечевицы с фасолью. Слов «генетика» или «хромосома» не было еще внаучном обиходе, а наш великий ученый взялся проводить эксперименты по созданиюгибрида человека с высшими млекопитающими. Наука пребывала в неразвитомсостоянии, и даже искусственное осеменение казалось делом будущего.Эксперименты приходилось производить самым натуральным образом, которыйчитатель может сам себе представить. Сначала генерал хотел приспособить к этомуделу своего денщика Ферапонта, но тот оказался слишком верующим, нервным иконсервативным. Когда услышал предложение, устроил истерику, замахал руками:

– Свят! Свят! Свят! Нет, ваше превосходительство, что хотитеделайте, хоть секите, хоть расстреляйте, а на такой грех я не пойду.