Садовник не мог убить моего брата, даже если бы у него – не приведи Господь – были для этого причины. На первое марта был назначен концерт в детском санатории, и он поехал туда в пятницу, за день до событий на рыбном рынке. Санаторий находится в Венцано в двухстах километрах езды, и наша гостиница считается его опекуном в благотворительной программе.

Значит, он не убивал и Аверичи. Нет никаких сомнений, что брат и хозяин отеля были убиты одним и тем же человеком. Убийца не успел получить то, ради чего решился застрелить старика. Может, его спугнуло появление Бри на поляне, он подумал, что большая компания возвращается с танцев, запаниковал и помчался прочь. А может, убийца тогда еще не знал, как выглядит trezoro, и просто не опознал его в куске картона. А когда узнал, то стал искать свидетеля, случайно присвоившего добычу.

Как бы там ни было, в ночь на первое марта брату должны были заплатить – за молчание, за марку или за то и другое, – и он пошел на эту встречу один. Думаю, что убийца тоже был один, хотя протащить высокого крепкого парня через всю рыночную площадь одному не так просто. Каждый раз, перед тем как заснуть, я представляю себе это: клочья утреннего тумана над сизыми и розовыми камнями площади, запертые чугунные ворота рынка, плосконосые лодки, еле слышно бьющиеся о причальные сваи, и согнутая фигура человека, с трудом тянущего за собой тело Бри.

Голоса, смех, лязганье поддонов с колотым льдом, гул холодной воды, бьющей из почерневших кранов, гудение латунных раковин, где моют крупную рыбу, шарканье метел и грабель для сгребания чешуи – эти звуки еще не нарушают тишину, рынок откроется только через четыре часа. Я вижу, как голова Бри колотится о брусчатку, вижу сиреневую полосу на его смуглой шее, вижу, как надулись мускулы на руке убийцы – в моем брате всегда было в два раза больше веса, чем во мне, мы это проверяли время от времени.

Что ж, подозреваемых у меня немного, зато есть ясный мотив, а это уже половина дела.

Постепенно все собирается в картинку, наподобие того пазла, который мы с братом в детстве складывали на кухонном столе, неистово споря из-за каждого кусочка. Если квадратики ложились правильно, то уже через час становилась видна крыша базилики Санта-Кроче с марципановыми башнями.

Ясно, что речь идет о марке, которую Бри вырезал из старой фотографии, найденной в бумажнике хозяина гостиницы. И его убили за эту марку, когда он пришел ее продавать. Но за этими рассуждениями маячит вывод, который я предпочла бы смахнуть со стола вместе со всей головоломкой. Открытка с Изабеллой досталась ему не случайно – вот какой вывод. И от него никуда не деться, хоть плачь, хоть кричи.

Мой брат обокрал мертвеца.

Конюх написал моей матери, не подозревая, что она давно обратилась в прах, а прах лежит в жестянке, вставленной в нишу на городском кладбище. Письмо попало ко мне полгода спустя и показалось мне бредом сумасшедшего. С какой стати конюху писать моей матери (от руки, мешая английский с итальянским), не позаботившись даже узнать, жива ли она. Допустим, адрес мать могла ему оставить – в то лето, когда он учил ее ездить верхом, пока мы со Стефанией занимались моей ангиной. Но какой от нее толк, будь она даже жива? Бабка не упомянула нас в завещании, ее сын пропал без вести, но пока он не признан мертвым – о нас с матерью и думать никто не станет. Мы – бледные картофельные ростки, бесполезное семя.

Не думал же конюх, что мать сорвется с места и помчится в Траяно искать неизвестно что неизвестно где. Мне-то как раз известно что и где, но этого Лидио не знал и знать не мог. Как бы там ни было, добравшись до «Бриатико», картофельный росток быстро сообразил что к чему. Письмо от конюха было помечено августом, ко мне оно попало в конце декабря, и теперь я знаю, что конюха нашли мертвым в день святого Маттео, 21 сентября. Значит, он писал не только нам с матерью, он писал кому-то еще. И этому человеку письмо показалось более правдоподобным. Может, потому что он знал, что это правда? Может, он и был тем, кто велел конюху ослабить подпругу?

Допустим, у человека потребовали денег, он не дал, тогда конюх выполнил свою угрозу и обратился к нам, – то есть к тем людям, которых можно было назвать семьей Стефании. Хотя и с большой натяжкой.

Конюх – конюхом, но мысль о том, что нужно поехать в «Бриатико», не давала мне покоя. Поехать туда под чужим именем, поселиться в отеле на несколько дней, при первом удобном случае пробраться в бывшую бабкину спальню и достучаться до тайника. Поместье у нас отобрали, но кое-что осталось, и это кое-что продолжало цеплять на себя мои надежды, как магнит цепляет винтики или скрепки. То, что пятнадцать лет назад бабка доставала из сейфа и показывала мне, делая хитрое лицо.

Маленькое investimento.

Пробраться в поместье оказалось довольно сложно, они там редко набирали людей, разве что для сбора оливок, и только в сезон. Однако мне нужны были работа в самой гостинице и свободный доступ к большинству помещений. Пришлось подождать. Зато с документами вышло не так уж плохо, никто не стал их проверять, и чужое имя прилипло ко мне, будто мокрая рубашка к спине. Владелец гостиницы по имени Аверичи неделями пропадал в игорных домах, оставив дела на молодую жену (надменную перуджийку, балованную и ловкую, как куница). Потеряв хозяйскую руку, отель жил рассеянной жизнью, нимало, впрочем, не похожей на упадок. Просто все делали свое дело, не задумываясь о том, не взбеленится ли Аверичи. Зато в те редкие дни, когда он появлялся, люди суетились, двери хлопали, и во всем появлялся свинцовый привкус тревоги.

Мне немало приходилось скитаться по городу без единой монеты в кармане, и я знаю, что такое стакан горячего чая или сигарета, предложенные случайным встречным. Таким встречным оказалась процедурная сестра в чепце, почтенная тетка лет пятидесяти, сначала она дала мне отхлебнуть из фляжки, а потом взяла меня за руку и отвела куда надо.

– Я бы предпочла, чтобы наняли крепкого санитара, – ворчала она, идя за мной по гранитной парадной лестнице, – вот кто нам нужен на самом деле!

Мы шли по каким-то бесконечным коридорам, мимо голубых лакированных дверей. Здесь все теперь стало голубым или золотым, даже подушки на диванах. Дом казался мне больше, чем восемь лет назад, хотя обычно бывает наоборот – дворцы, которые помнишь с детства, превращаются в халупы, а озера – в пруды.

Обслугу нанимал администратор, а медицинский персонал – доктор, но меня зачем-то отправили к обоим на собеседование, и оба оказались те еще перцы. Один жулик, другой педик, два веселых гуся. Платить они намеревались мало, зато предлагали номер в самом отеле, и мне пришлось скрывать свою радость и хмурить брови.

Помню, что в первый день на обед для обслуги (все уселись за широким столом в бывшей бабкиной гардеробной) подали копченую рыбу с яблочным джемом, и стало ясно, что повар свое дело знает. А после появился сам повар (в голубом фартуке) и сразу стал шуметь и шутить, раскладывая горячий джем черпаком из котелка. Мимоходом он скорчил мне рожу, увидев, как я мучаюсь с костями, и мне стало ясно, что здесь ничего не проходит незамеченным. Надо быть осторожнее.