Оставался один вопрос: как сказать об этом Герде?

Вопрос был лишний. Разумеется, я ничего говорить не стану, пока не буду окончательно во всем уверена, ведь обещание, данное в кабаре, ничего не значит. На следующий день я проснулась со страшной головной болью, потому что проторчала в «Силуэте» до самого закрытия, больше не заботясь о том, встречу кого-нибудь или нет. Сердитые взгляды Камиллы я игнорировала. Танцевала с Гансом, флиртовала с трансвеститами и к концу ночи обзавелась новыми друзьями. Они настаивали на том, что я обязательно должна снова прийти в клуб. Камилла была в такой ярости, что оставила меня одну вызывать себе такси, на что ушли мои скопленные на черный день марки.

Заварив кофе, чтобы избавиться от похмелья, и позаботившись о кошках, я позвонила администратору ревю и сказалась больной. Он разъярился и стал грозить, что уволит меня, если я не появлюсь, больная или нет – не важно. А ведь я за все время работы с ним не пропустила ни одного представления, тогда как другие девушки исчезали, как мушки.

– Отлично! – гаркнула я. – Увольняйте! Мне все равно!

Я грохнула трубку на аппарат и повернулась к Труде. Она встретила меня очередным озабоченным взглядом и покачала головой:

– Герде это не понравится: потерять место ради проб.

В своем возбуждении я доверилась ей, а теперь пожалела об этом.

– Герды тут нет. У нее своя работа. Если ей это не понравится, она тоже может выставить меня за дверь.

Студия располагалась в пригороде Вайсензее. Добиралась я туда на трех трамваях и еще несколько кварталов шла пешком. В результате явилась растрепанной, проклиная про себя выбранный наряд – облегающее белое платье и новые чулки. Они собирались на коленях в гармошку, и их приходилось поддергивать вверх. Однако сотрудника в приемной я одарила лучезарной улыбкой и назвала свое имя. Через несколько минут показался Руди.

– Думал, вы не придете, – заявил он и взял меня за локоть.

– Правда? – ответила я, позволяя ему увлечь себя в лабиринт коридоров, примыкающих к ним съемочных площадок и тесных кабинетов.

– Все хорошо, – успокаивал меня Руди. – Просто будьте собой. Вы выглядите прелестно. Не паникуйте. Это всего лишь собеседование и проба.

Ему легко говорить, подумала я. Когда мы вошли в кабинет, к стенам которого были прикреплены кнопками рекламные плакаты фильмов, выпущенных Мэем, меня колотило.

Перед столом, заваленным бумагами, стоял пухлый мужчина в очках, с тяжелыми чертами лица и сердитым видом. Он бросил на меня один-единственный взгляд и рявкнул на Руди:

– И ради этого ты заставил меня ждать?

– Джо, – протянул Руди примирительным тоном, как будто знал режиссера уже долгие годы, и отвел его в угол.

Пока они перешептывались, я пыталась скрыть нервное возбуждение, намеренно принимая позы скучающего человека: рука на бедре, взгляд безучастно блуждает по интерьеру, – хотя на самом деле была очень далека от того, чтобы не поддаться впечатлению. Афиши и фотографии подтверждали репутацию Мэя. Он был продюсером и режиссером целой серии криминальных фильмов нуар, которые пользовались большим успехом, а также экзотических приключенческих картин. Так, «Индийская гробница» прославилась своей поистине эпической длиной: в кинотеатрах ее показывали двумя частями. А одной из его картин я аккомпанировала на скрипке, когда работала в оркестре: фильм «Владычица мира» с его женой Мией Мэй в главной роли. Эта лента была одной из моих любимых – о женской мести и утраченных сокровищах царства Саба.

Руди вернулся ко мне и прошептал:

– Делайте, что он скажет.

Герр Мэй попросил меня повернуться влево, вправо, пройтись, поднять подбородок и посмотреть прямо, потом в сторону, затем улыбнуться, надуть губы, изобразить злость, радость и печаль. Распоряжения он отдавал столь же кратко, как герр Хельд в академии, только без сарказма.

Наконец герр Мэй цыкнул сквозь зубы и объявил Руди:

– Она выглядит мило. Но у нее слишком много жира под подбородком и вздернутый кончик носа. Это портит профиль.

– Мы можем снимать ее анфас. И она сядет на диету, – решил Руди, взял меня за подбородок и приподнял его вверх. – У нее правильные черты лица. Нужно только избавиться от этих излишков.

Герр Мэй не выглядел убежденным:

– Да, лицо у нее необычное. Милое, как я уже сказал, но слишком широкое. В камере она будет выглядеть огромной.

– Мы этого пока не знаем, – возразил Руди. – Нужно попробовать.

– И никакого опыта, – добавил Мэй. – Ведущие актеры уже набраны, профессионалы на всех ролях. У меня нет времени готовить новичков. Мы уже и так выбились из графика с этой картиной.

– Вот почему нам и нужно свежее лицо на эту роль. Она не новичок – учится в академии Рейнхардта, работала моделью и знает достаточно, чтобы схватывать самостоятельно.

Они говорили между собой так, будто я исчезла и не слышу, что меня оценивают, как корову на ярмарке. Хотелось отпустить едкую ремарку на этот счет, но рука Руди сжимала снизу мой подбородок, не давая мне раскрыть рта.

– Ладно, – согласился Мэй и снова цыкнул. – Отведи на пробы. Но если мне не понравится, я не хочу видеть ее снова. – Он повернулся к столу, а когда мы направились к дверям, произнес, не поднимая головы: – Руди, Ева сказала, что не видела тебя с тех пор, как мы вернулись из Праги… а ведь ты ее муж.

Муж? Как только мы вышли из кабинета, я отпрянула от него:

– Вы женаты!

Было непонятно, почему это меня волнует, но волновало же, и притом, казалось, сильно.

– Помолвлен, – уточнил он, как будто это что-то меняло. – Ева – дочь Джо. Идем. Сейчас очень хорошее освещение, мы устроим пробы на улице. У нас отличный оператор, Стефан Лоран. Он разберется, как вас лучше снимать.

Пока мы с Руди шли к выходу, внутри у меня все кипело. Он обручен. А мог вообще быть женат, как Райц. Значит, будут сложности. Надо было сконцентрироваться на себе, вспомнить, что это не имеет значения. Я пришла сюда не для того, чтобы переспать с ним, а ради будущей карьеры.

Мы добрались до поля на границе территории студии, где нас поджидал человек с камерой на треноге. Руди снова сдавил мой локоть и, бросив мне на ходу традиционное в театральной среде доброе пожелание: «Сломай ногу», к моему полному ужасу, пошел обратно на студию.

Больше часа Лоран снимал меня, а я послушно выполняла все приказания: стояла возле укрепленного на подпорках белого забора, сидела на нем, падала с него, пролезала под ним и позировала за ним. И тут меня осенило, что я должна выглядеть просто жутко: жаркий сентябрьский день сделал мое платье полупрозрачным, тугие кудри распустились и обвисли, а тщательно нанесенный макияж размазался. Закончив, Лоран показал мне путь к выходу. Я хотела спросить, хорошо ли позировала, но в тот момент мне уже было все равно.