Наши предки любовно, со знанием дела, выбирали места своего поселения. Потому маленькие деревеньки стояли на красивых, защищенных от холодных ветров местах. Каждое название звучит как народная музыка, указывает на особые приметы тех мест, где стоит село. Живописная картина в сентябре в Забайкалье: голубое, как летнее небо, цветущее поле льна и светло-зеленые волнующие волны колосящейся нивы. Закончен сенокос, запах увядающей травы и стога душистого сена. Жатва зерновых, на которую раньше всегда выходили поутру всей семьей. Жали серпами, даже низкорослый овес и ячмень. Теперь на полях трактора. Индустриализация страны дала свои результаты. Лошади еще есть, но постепенно уступают свое место большой механизации. В памяти многих молотьба – большой праздник. На молотилке, как правило, всегда заправлял мужик-распорядитель. Молотилка приводилась в движение лошадью, которая ходила по кругу. Беспрестанно крутящиеся валки подхватывали и протягивали сноп внутрь агрегата, отделяя колосья от соломы. Помятая солома тут же отбрасывалась в сторону, а зерновая часть падала на горизонтально снующие решета. Солому убирали в сторону. Вокруг стоял грохот агрегатов. Во все стороны клубилась пыль. Из-за невыносимой жары и густой пыли дышать было трудно. Больше всего доставалось мужику, сидящему у молотилки, но он работал с упоением, весело, безматерно балагуря с молодыми девками, подавальщицами снопов. Те до бровей укутаны платками. У них по спине, за ушами и меж пышных грудей струился грязный пот. Обмолоченное зерно широкой струей падало в противоположную сторону молотилки. Здесь его сгребали деревянными лопатами в большую кучу и совками ссыпали в жерло веялки. Спиридон, облачившись в деревенскую рубаху и холщовые штаны, с гордостью оглядывал бескрайнее ржаное поле. Рожь менее прихотливая, чем пшеница, да и урожайность была лучше. Но отдельные поля засеивались и пшеницей. Городское население все-таки отдавало предпочтение хлебу пшеничному…

– Может, среди этих тракторов есть и тот, что собран руками нашего Афанасия? – размышлял Спиридон.

– Все может быть. – Ефим показал рукой, чувствуя, как радостно щемит сердце при воспоминании о младшем сыне. – Может быть, этот, а может, тот?

Стальные машины, мерно тарахтя, плыли по кромке поля, поднимая пыль и дыша на людей солярным духом.

* * *

«В 1926 году Высший Совет народного хозяйства СССР принял решение о строительстве первого в стране тракторного завода в Сталинграде.

Первый трактор сошел с конвейера в Сталинграде 17 июня 1930 года в три часа дня. В сутки с конвейера сходило 144 трактора.

Колесный пахотный трактор СТЗ-1 стал первым отечественным трактором, выпускавшимся массово. Его появление на смену трактору “Фордзон-Путиловец” можно считать таким же важным событием в истории индустриализации страны, как освоение производства автомобилей ГАЗ на Горьковском автозаводе.

В 1931 году выпуск точно таких же тракторов был освоен на Харьковском тракторном заводе с индексом СХТЗ-15/30.

Все они предназначались для выполнения работы с 2-корпусными и 3-корпусными плугами и другими сельскохозяйственными машинами общего назначения. В том числе с приводами от вала отбора мощности, а также для проведения в действие стационарных машин.

В середине 30-х годов был разработан гусеничный трактор средней мощности СТЗ-НАТИ. Под его выпуск перепрофилировали сначала Сталинградский, а потом Харьковский тракторный заводы. К 1937 году он вытеснил своих колесных предшественников».

* * *

Ладен собою Спиридон. Строен и высок. Широкоплеч, но тонок в талии в противоположность брату Афанасию, который ростом невысок, но в кости крупен. Кисти рук широкие. В отца. Спиридону к лицу военная форма. В нее он словно влитой. Перетянутый кожаной скрипучей портупеей, в зеркально начищенных хромовых сапогах смотрелся красный командир Спиридон Ворошилов первым женихом на селе.

– Чего же Спиридон неженатым ходит? Девок, что ли, нет? – назойливо пытали бабы Зинаиду.

– Кабы приглядел, так, поди, бы женился, – незатейливо и просто отвечала та подружкам. Сама же помнила недавний разговор на эту тему с сыном.

– Мамань, вот окончу академию и тогда, – отвечал уклончиво Спиридон. – Ну, правда. С академии приеду не один.

– Ты бы хоть привез ее нам показать.

– Ага! Понял!! Смотрины, значит, организовать? – рассмеялся Спиридон.

Не удержалась от улыбки и Зинаида:

– Смотрины не смотрины, как можешь, называй, а уж больно хочется глянуть.

– Глянете, мамань, обещаю.

– Зовут-то хоть как?

– Кого?

– Ну, ее, о ком же говорим?

– Мамань, я же сказал, что после академии. – Спиридон с хохотком увернулся от полотенца, которым мать в шутку на него замахнулась.

– Емеля ты пустомеля, хоть и командир. Иди, баня остывает, – крикнула Зинаида вдогонку.

– Придет батя, отправляй париться! Веники готовы. Только пусть захватит квасу. Я давеча в погреб бутыль опустил!

– Ладно! – ответила с крыльца Зинаида. Вскоре вернулся и Ефим. Помог Прохору Ивановичу поднять и укрепить прясло. Завалилось от сильного ветра, что третьего дня пронесся будто ураганом над селом.

– Давно Спиря ушел?

– Перед тобой. Как обычно, в первый пар. Да, отец, слазай в погреб. Там на полу, слева от лесенки, бутыль с квасом. А Прохора Иваныча позвал?

– Обещал опосля подойти.

– Ну а мы с Елизаветой как с коровами управимся, так и ополоснемся.

Назавтра, в воскресенье, отец с сыном сходили на кладбище, проведали могилку брата и дяди – Степана Ворошилова. Сквозь дерн, которым обложена могилка, пророс и распушился куст боярышника.

– Поначалу хотел выкорчевать, но передумал, – пояснил Ефим.

– Как быстро времечко летит. Столько уж лет, как дядька лежит на покое, – задумчиво с грустью произнес Спиридон.

– 25 октября по старому стилю как раз тринадцать годков и будет, – напомнил Ефим.

Когда уходили с кладбища, с его краешку увидел Спиридон довольно свежий еще крест, смола не почернела. На дощечке выжжена надпись: «Федот Евлампиевич Баженов. 1859–1928».

Остановились и у него.

– Хорошо прожил, грех жаловаться, – заметил тихо Ефим.

– Болел?

– Нет. Как-то в одночасье его скрутило. Видно, просто срок подошел.

– Так и жил на заимке?

– Года за четыре до смерти перебрался в село. Ты же помнишь, что его арестовать и судить хотели? Бирюков отстоял.

– Как не помнить… Спросить хочу, батя.

– О чем?

– Племянница у Баженова была, где она теперь?

– Настя?

– Да.

Ефим улыбнулся в бороду:

– А чего о ней вспомнил?