– За что мы выступили? Я имею одну лошадь, одну корову с теленком, а меня выставили кулаком и стали жать со всех сторон. Лишили голоса, лишили крошечного пайка, тогда как у меня своего хлеба нет. Что же мне оставалось делать – идти в тайгу и требовать свое…

– Да, паря, чего было на рожон лезти, – жалели земляков мужики. – В бою бы не срубились, так сидеть-париться им теперича в тюрьме.

– И то хорошо, что в тюрьме, а то бы и к стенке могли запросто загреметь.

– Загреметь, это бы точно угодили в кандалы…

– Мужики-мужики. А то ведь ежели поразмышлять. Так могли бы и теперь жить себе поживать.

– Могли, но после драки кулаками не машут.

– Верно. Теперь уже точно не помашут убиенные…

– Куды поперли, дураки, против такой силищи?! Чего кому доказали? Хошь бы родных своих пожалели…

* * *

То ли сказался былой партизанский быт, то ли болезнь сама по себе пристала, но взялся мучить товарища Бирюков нездоровый желудок. По этой причине раньше времени пришлось оставить службу в милиции, хотя он и считался одним из лучших руководителей сначала волостного, затем районного отдела милиции. В благодарность за это ему был вручен именной маузер с памятной гравировкой на рукоятке от руководства.

Во время крестьянского восстания Бирюков находился на излечении в недавно открывшемся Дарасунском военном санатории. Целебные минеральные воды хоть как-то приглушали язву. Оттуда и забрали.

– Нет такого пон-нятия к-красный казак! – заикался следователь то ли от злости, то ли от природы, мучая допросом сидевшего перед ним на прикрученному к полу табурете бывшего партизанского вожака. – А у тебя в отряде с-сколько их нас-считывалось? А? В-вспоминай!

– Это были перешедшие от белых к нам сознательные товарищи, хотя и из казачьего сословия. Да, и не надо забывать, что в семнадцатом году именно прибывшие с запада в Читу революционно-настроенные Второй Читинский и Первый Аргунский казачьи полки помогли установить советскую власть.

– Т-товарищи?! – задохнулся в ярости следователь, пропустив мимо ушей вторую часть сказанного. Лицо его стало пунцовым. – От белых к красным, а теперь обратно?

– Как это? – удивился Бирюков.

– Ты что, из-здеваешься?!

Бирюков действительно не мог понять, о чем речь. Он вопросительно смотрел на следователя, который, сжав кулаки, вернулся за свой стол. Зачем-то переложил с места на место стопку бумаг.

– Эти твои, так называемые сознательные товарищи стали организаторами контреволюционного выступления. С оружием в руках! И большинство из них – партизаны. Теперь уже бывшие. Многие из казачков, что так ловко сумели замаскироваться, наконец-то показали свое истинное лицо, подло ударив в спину советской власти. И мне лично кажется, даже не кажется, а я почти уверен, что ты, прикрываясь своей болезнью, просто выжидал время в санатории. Или будешь рассказывать сказки, что не в курсе дел, которые творили твои бывшие подчиненные?..

Бирюков, ошарашенный таким известием, поскольку в газетах ничего об этом не сообщалось, видно, совсем мало прошло времени с горячих событий, сокрушенно вздохнул. Мыслей не было, в голове вертелись какие-то обрывки… Тем не менее он продолжил:

– Центральной фигурой в казачьих войсках был середняк, и это объясняет сам факт порой массового перехода на сторону красных.

– Ты мне тут еще лекции почитай. Все! Хватит антимонии раз-зводить? – продолжал слегка заикаться следователь. – Грамотный шибко? Мы это из тебя быстро вышибем, прежде чем к стенке поставить. Эй, там?!

– Куда его, Григорий Иванович? – В кабинете появился старший конвоя.

– Сам знаешь куда! Пускай охладится!

В тюрьме болезнь дала осложнение. Допросы стали реже, видно, следователь выдохся. Крайних мер к Бирюкову почему-то не применялось. Бить не били. Но держали по нескольку дней в холодном и сыром каземате.

– Молока бы ему, язва желудка ведь у человека, – просил за товарища по несчастью сокамерник, директор школы. На годовщину Октября в школе прошла встреча учащихся с красным партизаном, который тоже имел, будь они неладны, казачьи корни. Гость рассказывал ребятам, как били они и белых, и интервентов, как трудно было после разрухи Гражданской войны поднимать и строить народное хозяйство, каких успехов достигла сегодня великая страна Советов…

– Он у меня из параши будет дерьмо хлебать, – ругался матерно в ответ надзиратель, громко захлопывая железное дверное окошечко для раздачи пищи арестованным.

…Так отплатил нынешний режим старой казачьей гвардии за революционную поддержку в 1917 году в Забайкалье. Причем переход казачества на сторону советской власти был закреплен на 1-м Всероссийском съезде трудовых казаков в феврале-марте 1920 года.

* * *

Очередная областная партийная конференция. Обеденный перерыв. Буфет. Двое ветеранов, приехавших издалека.

– Что-то многих знакомых не видать, – заметил как бы невзначай один другому, имея в виду красных партизан, бывших соратников по Гражданской войне в Забайкалье.

– Кто хворает, а иные уж далече…

– Совсем, что ли, никого не осталось?

– Спроси что-нибудь полегче.

– Да я вообще-то понимаю, – понизил до шепота голос первый. – Записались в повстанцы?

– Записались. И под это дело подписались, – другой незаметно чиркнул себя ладонью по горлу.

– Чего лимонад-то не пьешь? – собеседник кивнул на нетронутую бутылку ситро.

– Чего бы покрепче…

– Щас нельзя. Терпи до окончания конференции.

…В декабре 1936 года в Париже бывший царский генерал Скоблин передал представителю германской разведки два сообщения. Первое: командование Красной армии готовит заговор против Сталина. Во главе заговора стоит маршал Тухачевский. Второе: Тухачевский и его ближайшие сторонники находятся в контакте с ведущими генералами немецкого командования и немецкой разведслужбы.

Так началось «дело Тухачевского», или «дело военных», уничтожение перед самой Великой Отечественной войной командного состава Красной армии.

* * *

«Накануне суда над военными состоялся чрезвычайный пленум Верховного суда СССР, который заслушал сообщение Вышинского о деле по обвинению маршала Тухачевского и других высокопоставленных военных в организации “военно-фашистского заговора”. Пленум постановил для рассмотрения этого дела образовать Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР в составе 9 человек: председателя армвоенюриста В.В. Ульриха, двух маршалов (В.К. Блюхера и С.М. Буденного), двух командармов 1-го ранга (И.П. Белова и Б.М. Шапошникова), трех командармов 2-го ранга (Я.И. Алкниса, П.Е. Дыбенко и Н.Д. Каширина) и одного комкора (Е.И. Горячева). (Вскоре в застенках НКВД погибли Блюхер, Белов, Алкснис, Дыбенко и Каширин. Горячев покончил с собой 12 декабря 1938 года.)