Возле общежития были шум и толчея. Я пока еще не решалась выйти из комнаты. Как сложится моя жизнь в Бристоле, если я не умею разговаривать с людьми? Как я буду общаться со своими ровесниками?

Неожиданно ко мне в комнату ворвалась Софи и раздвинула шторы.

– Эл, ты еще ничего не распаковала? Гляди, какой у нас прекрасный вид. Ты как сама-то? Ничего?

– Да, нормально.

– Ну, гляди. Я специально приехала помочь тебе, если ты плохо себя чувствуешь, – заверила она. Летом Софи написала письмо и спросила, может ли она быть рядом со мной и помогать. – Маркус тоже тут. – Маркус наш друг. Софи встречалась с его братом-близнецом.

– Я знаю. Слушай, может, это глупо, но я не хочу, чтобы кто-то знал про мой артрит. Я скажу об этом, когда буду готова. Ты можешь себе представить, чтобы я начинала знакомство со слов: «Эй, у меня ревматоидный артрит». Никому это не интересно. – Я помолчала. – Я просто не хочу, чтобы все знали.

– Я никому не скажу, раз ты не хочешь, хотя думаю, что тебе не надо ничего скрывать.

Я с мольбой посмотрела на нее.

– Но ведь ты не скажешь, правда?

– Ладно, пошли в бар. Нам с тобой надо выпить.

В баре была толчея. Все орали друг другу, перекрикивая музыку. Чувство свободы и восторга наполняли воздух. Ребята играли в бильярд, отдельные группы разговаривали, другие пили и танцевали. К нам подошел высокий и худой парень с каштановыми волосами, одетый в синюю клетчатую рубашку и джинсы. Его ботинки громко цокали по полу. Он был не из застенчивого десятка, тут же заговорил с нами и спросил, не хотим ли мы еще выпить или сгонять партию в бильярд.

– Между прочим, меня зовут Мэтью, но можете называть меня Мэтт, – добавил он, улыбаясь мне, словно это был огромный комплимент. Сквозь гул голосов мы направились к бильярдному столу.

– …Я на этаже А, приходи потом, у нас будет вечеринка, – говорил кто-то.

– …Погляди на ту девчонку в кожаных джинсах…

Вон там…

– …Ты на каком курсе?..

– …Чей раунд?..

– …Видишь вон там моего друга? Он прекрасно играет в теннис, выступает за Гибралтар. Разносит меня как бобик грелку…

– Тебе нравится теннис? – спросил Мэтью, дотронувшись до моего плеча. – Может, сыграем в парный? – Он глядел на меня. Вопрос был направлен мне.

Потом, когда я пыталась заснуть, мой ответ не давал мне покоя.

– Нет, я плохо играю.

Я протянула руку и взяла фотку, которую Билл сделал в Майами, после того как я выиграла в турнире. Это была одна из моих любимых, в серебристой рамке. Мои теннисные дни казались мне теперь прекрасным сном. Как я хотела вернуть мою прежнюю жизнь, хотела играть, как раньше. Мне до сих пор трудно было поверить, что я никогда не смогу выйти на корт. Я прижала к груди фотографию.

– Милый Боженька, верни мне мою жизнь, верни мне мою жизнь, – молилась я, не выпуская из рук рамку.

Наутро я проснулась и не сразу сообразила, где я. Рамка с фотографией упала на пол. Потом все вспомнила и еще час пролежала в постели.

Совет студенческого общежития организовывал вечеринки с танцами, дискотеки, спортивные мероприятия, развлекуху с гладиаторами и надувными замками, забег парами по пабам. Все это было приятно и забавно, но предполагало использование рук и ног. Для таких калек, как я, требовались совсем другие забавы.

Неделя Новичка, четверг. Представители различных обществ, объединенные в Студенческий союз, зазывали нас в свои ряды. Софи захотела записаться в нетбольную команду, и мы одолели несколько лестничных пролетов и добрались до спортивного отдела, где звучали призывные голоса:

– Присоединяйтесь к обществу любителей лыж.

– Эй, девчонки, интересуетесь рэгби?

– Записывайтесь на теннис, нам нужна хорошая команда в этом году.

Мне стало нехорошо. Казалось, что все смотрели только на меня. Мне отчаянно захотелось орать, визжать, опрокидывать столы. Что я тут делаю?

К концу недели мои ноги были в таком состоянии, как будто я – против своей воли – воевала на фронте. Я сняла носки; пальцы ног были словно израненные солдаты, в водяных мозолях, расплющенные. Два пальца практически лежали друг на друге, словно в любовном экстазе. Еще один палец так согнулся, что терся об обувь и был красный и ободранный. Края носков оставили глубокие следы на ноге. В щиколотках и ногах скопилась жидкость, и они проминались при нажатии. Потом жидкость снова поднималась, словно тесто. Я с отвращением смотрела на свои ноги, на кривые, некрасивые пальцы.

Теперь я более-менее знала, почему это происходило. Мышцы, сухожилия и связки вокруг костей помогают стопе оставаться гибкой и отвечают за движение пальцев ног. В нормальной стопе сухожилия туго натянуты. При опухании суставов сухожилия сдвигаются в одну сторону, мышцы двигаются вбок и вызывают деформацию суставов. Какое чудовище причиняет это твоему телу?

Я казалась себе некрасивой сестрой Золушки, когда запихивала свои ноги в кроссовки. Шла сто футов по коридору до телефона, будто босиком по морскому берегу, когда тебе в ступни впиваются острые камни и ракушки. С каждым шагом пронзала острая боль. Я замирала, и боль уменьшалась, металась между пальцами и лодыжками, поднималась к коленям и бедрам. Ждала моего следующего шага, следующего выстрела. Дойдя до телефона, я прислонилась к стене, еле дыша, и набрала номер Элен. Чуть не закричала от отчаяния, услышав в трубке частые гудки. Хватит болтать, Элен, в панике мысленно взывала я к сестре, в который раз набирая номер. Я не могла уйти и вернуться. Набрала номер в пятый раз.

– Привет, как дела? Наслаждаешься студенческой жизнью? – спросила она.

– Нет! – крикнула я, но мгновенно понизила голос. – Ох, Элен, все ужасно, совсем не так, как я мечтала. – Я рассказала ей про минувшую неделю.

– Посоветуйся с доктором Фишером. Так не может продолжаться. Не храбрись, не терпи боль все время, иначе надолго тебя не хватит.

– Что ж, ваше лечение должно к этому времени сказаться, – проговорил доктор Фишер, листая наманикюренными пальцами мои медицинские записи. – Больше я ничего не могу сделать, – холодно добавил он.

– Ничего? – спросила я, не веря своим ушам. Я заметила торчавшие из его ноздрей волоски. – На следующей неделе мои лекции будут начинаться в девять. Как мне добираться на них? Я с трудом добралась сюда к трем часам.

– Ложитесь раньше спать, тогда и встанете раньше. – Он захлопнул папку, словно говоря: «Благодарю, это все».

Мне хотелось встряхнуть его, ударить, выдрать с корнем эти аккуратные кудрявые волосы, дать ему пинка, заставить шевелиться. Но на его лице появилось такое выражение, будто в комнате плохо пахло. Он давал мне понять, что я недостойна дышать одним с ним воздухом.

– Неужели он не мог еще раз взглянуть на назначенное тебе лечение? – спросила Софи, когда мы возвращались на машине в Бристоль. – Не мог попробовать что-нибудь еще, дать тебе более сильное обезболивающее, хоть что-то? – С каждое минутой ее возмущение нарастало.