– Как скоро?

– Тебе надо попрощаться с Бристолем.

– Это дьявол играет в свои игры, – сказал Том. – Он играет нашими жизнями.

Том вернулся домой на короткие каникулы и теперь сидел на моей кровати и читал гороскопы. «Тебе надо учитывать свои финансовые интересы, а восемнадцатого числа ты встретишь…».

– Том, все это чушь, – вздохнула я, мечтая, чтобы он заткнулся.

Он пробовал обнять меня. Я вскрикнула. Я не хотела, чтобы он прикасался ко мне. Он обиженно отпрянул.

– Я вижу дьявола. Он сидит в глубокой, темной берлоге под названием «плохое настроение» и заставляет болеть мою сестру.

Его лицо помрачнело. Оно сказало мне, что взрыв неминуем.

– Том, ступай, – резко сказала я.

Начался 1994 год. Я дома. Зима. Холодно, темно и уныло. Я отказалась от места в Бристольском университете и теперь ждала своей очереди, чтобы мне заменили бедро.

Каждый день я просыпалась с ненавистью к самой себе. Я страстно ненавидела свою болезнь. Я чувствовала себя словно в темной тюрьме с угрюмыми, покрытыми паутиной стенами, которые загораживали мне свет. Я устала страдать и мучиться. Мое бесполезное тело служило лишь источником боли. Тяжелая операция на бедре – только первый шаг из множества предстоявших мне операций, и не факт, что я их выдержу. Моя жизнь станет гораздо легче, если я покончу с ней, во всяком случае, тогда я попаду в те загадочные сферы; может, мне там понравится. Зачем мне жизнь, омраченная болезнью и сознанием собственного ничтожества?

Я проклинала себя за такие мысли, но, как бы ни пыталась выкарабкаться из их плена, я опять соскальзывала к ним. Даже мои родители и близкие друзья не могли бросить мне спасительную веревку. Я понимала, что все шло из моей души. Да, я не могла смириться с этим. Я не хотела спастись из плена и вернуться в мир, где у меня все равно будет артрит. Все было слишком мрачно и безнадежно. Раз я не могла быть тем, кем хотела, тогда я не хотела быть вообще.

Я знала, что мои родители сознавали свое бессилие. Несколько раз в разных ситуациях мама говорила, что мне надо поговорить с консультантом-психологом, но я злилась и отказывалась. Я завязла в своей депрессии и не хотела себе помочь. Мой сильный характер высох и съежился, как цветок, лепестки падали на землю. Часть меня уже умерла.

По ночам я видела повторяющиеся кошмары. Я плохо, беспокойно спала, ворочалась, металась. Один сон преследовал меня особенно неотвязно.

Я играю в Уимблдоне, на Центральном корте, Билл у сетки посылает мячи каждому игроку. Шарлотта стоит передо мной, но сейчас моя очередь бить по мячу. На мне «неправильная» одежда – облегающее фигуру платье с блестками и туфли на высоченном каблуке. Я хочу сделать рывок вперед, но застреваю, каблуки вязнут в грунте. Я рвусь вперед, но ноги не двигаются с места. Все глаза устремлены на меня.

– Шевелись, Элис, – кричит Билл. – Что с тобой? – злится он. Зрители хохочут, показывают на меня пальцем, веселятся.

– Шевелись, шевелись, шевелись, – кричала я во сне. И проснулась, мокрая от пота.

Я лежала в постели и обдумывала способы, как мне убить себя.

Я могла взять машину, уехать в пустынное место и разом проглотить все мои таблетки. И все будет позади. Или я могла на высокой скорости врезаться в бетонный забор, надеясь, что не выживу после такой аварии, потому что я не хотела выжить с выбитыми передними зубами и сломанной рукой. Я могла бы повеситься, но едва ли у меня хватило бы сил на подготовку. Все было бы намного проще, будь у меня пистолет…

Впрочем, я могла бы сегодня вечером принять все мои лекарства, лечь в постель и заснуть навсегда. «Все, конец» – эти слова несли мне облегчение, заставляли улыбаться. Лучше я умру, чем буду жить с ревматоидным артритом. Это мой ответ. Я нашла свое собственное средство спасения.

Я необычайно взбодрилась при мысли, что скоро все закончится. Села и стала пить чай, который остыл и стал слишком крепким. Все так хорошо говорят о человеке, когда он умирает. Интересно, что скажут обо мне? Наверняка вспомнят, что я была замечательной теннисисткой, полной жизни, но меня жестоко поразил артрит в самом начале успешной теннисной карьеры. А если я буду жить дальше, то стану лишь «бедной Элис». Я не хотела становиться еще большим грузом для своих родителей. Для мамы. Что ж, скоро ей уже больше не придется беспокоиться обо мне. Так будет лучше для нас обеих.

Я встала, каждый шаг был болезненным, словно я шла по остриям кинжалов. Одеваясь, я заметила, что на моем левом локте поселился большой желвак. Другой, маленький, сидел на мизинце. Я взглянула в зеркало – увидела жирные коленки, одутловатое лицо и желваки на локтях. Я видела там не себя, а артрит. Я подняла больные руки, надела просторную теплую рубашку красного цвета и почувствовала усталость от таких усилий. Вспомнив про свой план, я спустилась вниз, напевая веселый мотивчик.

– Прости за вчерашнее, мама, – сказала я.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, кладя телефонную трубку.

– Так же. Бедро стучит, что тот трактор.

– Надеюсь, операции ждать недолго. И это хорошо. – Глупенькая старушка-мама. Она и не догадывалась, что все закончится уже завтра.

Зазвонил телефон, и я съежилась, ушла в свою раковину, словно улитка. И с облегчением перевела дух, когда оказалось, что звонили не мне.

Наступил вечер. Я поцеловала Тома, маму и папу, пожелала им спокойной ночи и обняла их особенно сердечно. Переоделась в пижаму, почистила зубы и открыла коробку с анальгетиками. Сколько мне принять? Двадцать? Пятьдесят? Я стала вылущивать их из серебристых пластинок. Их было около сорока. Надеюсь, хватит.

С чем я их проглочу? Я спустилась вниз и взяла бутылку водки.

Я выкладывала из этих таблеток на простыне красивые узоры – цветы, шестигранники, мордочки. Наступил решающий момент. Внизу зазвонил телефон.

– Ой, ма, сегодня была моя очередь звонить тебе, – говорила мама бабушке. – Нет, она легла спать. Сейчас она очень мрачная… мы не знаем, что делать.

Бабушка для нашей семьи – ролевая модель мужества. Ее поддержка всегда придавала маме силы. Что сделала бы бабушка, окажись она на моем месте? Точно бы не сдалась, а продолжала бороться. Бабушка уехала в Африку с пустыми руками и вопреки всему начала там новую жизнь.

Я закрыла уши ладонями. Я не хотела слушать их разговор, не хотела сознавать свою вину. Я все же, если я выполню свои намерения, я подведу бабушку, маму, папу, Элен, Софи, всех друзей и родных.

Я сидела в изножье кровати, глядела на красиво разложенные пилюли и нетронутую бутылку водки. Мне надо сделать это сейчас. Я должна пройти через это. Я налила в стакан водки, взяла несколько таблеток, поднесла ко рту и почувствовала на губах синтетический вкус липких оболочек. В другой руке я держала водку.