же боевой клич, и сбил литовцев и казаков под гору в Нижний монастырь и за мельницу. А Иван Есипов с товарищами своим полком бился с литовцами по Московской дороге по плотине Красного пруда до горы Волкуши. Старцы же Сергиева монастыря ходили с полками, бились с литовцами и укрепляли людей, чтобы те не ослабевали в делах. И от этого все расхрабрились и бились крепко, говоря друг другу: «Умрем, братья, за веру христианскую»!

На этот раз в рядах защитников было около трёхсот пятидесяти охочих людей, из среды посадского люда и крестьян, пожелавших принять участие в схватке с ворогом. В крепости всё труднее становилось с продовольствием и потому охочие вышли «на дело», прежде всего, чтобы отбить у неприятеля припас и доставить его оглодавшим женщинам, детям и раненым.

Ляхи и литва не дремали. Их сторожа успела поднять сполох, но никто не ожидал, что из крепости сразу выйдут столь значительные силы. Под напором защитников крепости сторожа тушинцев откатилась вплотную к своему стану. Растерявшиеся в начале, тушинцы дождались подкрепления и завязалась кровопролитная схватка. Отряд молодых отчаянных ребят из охочих, легковооружённых ножами, кистенями и топориками прорвался вглубь вражьего стана и сумел отбить четыре воза, в которых хранился припас: мука, соль, сушёная рыба, чеснок и морковь. В оглобли быстро впрягли по три лошади и, не жалея их погнали возы в сторону крепости.

Светало. В предрассветном сумраке высвечивались сполохи огня и выстрелов. Схватка накалялась. Гремели ружейные выстрелы. Пули свистели роями. Местами слышались скепанье металла и скрежет клинков, то ляхи и запорожцы дрались в рукопашную с защитниками Троицы. Сабли, кистени, булавы, секиры, копья, пики – всё шло в ход. Кровь обагряла мёрзлую землю. Вспыхивая то там, то тут, слышалась матерная брань. Сражавшиеся падали и катались по земле, воя от боли и хрипя в предсмертной агонии.

Тем временем «охочие» – клементьевские крестьяне: Никон Шилов, Слота и Павел Ильин свернув правее того места, где развернулась кровавая сеча, наткнулись на какой-то окоп, перекрытый кольями, плетёной изгородью и присыпанный землёй. Согнувшись, они побежали вдоль окопа, надеясь, что впереди будет что-то вроде погреба или склад с припасом. Но окоп закончился ходом, с земляными ступенями, ведущими под землю. Никон и Слота спустились вглубь – в устье подземного хода, а Павел остался в окопе дозреть округу и поостеречься. Спустившись в подкоп, Никон и Слота оказались в полной темноте. Тут Никон запалил небольшой смоляной факел. Пламя неярко озарило штольню, в которой можно было идти, нагнув голову. Саженей через двадцать пять охочие вошли в бревенчатую землянку с шестью мощными подпорками земляного свода. Здесь стояло пять больших бочонков. Шилов сбил крышку с одного и заглянул – в бочонке было что-то сыпучее, похожее на муку грубого помола, но с особым запахом. Мужики переглянулись с ужасом и удивлением в глазах. Заметили, что из бочек торчат запальные фитили.

– Слышь, Никон! Зришь ли – зелье! Поостерегись с огнём-то! Ни то улетим с тобою прямо в Царствие Небесное, – с дрожью в голосе прошипел Слота.

– И без тя вижу! Господь убережёт! – отвечал Никон.

В противоположной стене среди проёма в бревенчатой кладке виден был тёмный проход, ведший в сторону крепостного рва и монастырской стены. Оттуда пахло свежевырытой землёй.

– Ишь, суки! Хотят подо рвом к стене подкопаться и заряд заложити! – тихо произнёс Никон.

– Што ж делати-то? – разведя руками, спросил его товарищ.

В ту же минуту мужики услышали, как Павел кричит им, что в подкоп спускаются литва и ляхи. Следом послышались выстрелы, брань и звон оружия.

– Э-эх, живыми литва нас отсюда не выпустит! – произнёс Никон.

– Всё одно погибать! – добавил он, решительно показывая факелом на бочку с порохом.

– А вдруг спасёмся?! Надоти только ленту из зелья просыпать, – с надеждой молвил Слота, указуя на свежевырытый подземный проход, ведущий к основанию стены обители Святой Троицы.

Никон сразу понял своего смышлёного друга. Они быстро просыпали дорожку из пороха в сторону указанного Слотой подкопа. Топот и крики ляхов уже слышны были совсем рядом. Охочие, быстро творя крестное знаменье, дружно шагнули в штольню, ведущую к Троице, и Никон решительно опустил факел на пороховую ленту…

Вылазка ещё не закончилась, и у стен монастыря кипел кровавый бой, как вдруг кровли на стенах и стрельницах монастыря содрогнулись от адского толчка. Казалось, что дрогнули даже сами стены и башни…

Все, кто стоял на стенах с оружием в руках, готовясь дать отпор врагу, увидели, как в пяти саженях восточнее монастырского рва и стен вздыбило и разбросало огромные комья земли, и оттуда вырвался сноп бело-синего огня. Кромка крепостного рва обрушилась с наружной стороны. А затем в округе на сто саженей от разрыва всё окуталось белым дымом, среди которого заполыхали языки красного пламени…

Как записал тогда келарь Авраамий: «И благодатью Божиею нашли тогда устье подкопа. Вскочили тогда в глубь подкопа ради совершения замысленного клементьевские крестьяне Никон, называемый Шилов, да Слота; и, зажегши в подкопе порох с кизяком и смолою, заткнули они устье подкопа и взорвали подкоп. Слота и Никон тут же в подкопе и сгорели».

Но сражение у стен крепости ещё продолжалось. Уже вечером отец-келарь, опросив участников, так описал итоги той кровавой схватки:

«Старшины же Иван Ходырев и Борис Зубов со своими сотнями прогнали литовцев и казаков за мельницу на луг. А Иван Внуков остался в Нижнем монастыре. Атаман же Чика убил (тяжело ранил – Д. А.) Ивана Внукова из самопала. И его отнесли в монастырь. И была среди троицких людей великая скорбь об убитых дворянах и слугах, потому что они были мужественны и в ратном деле искусны.

Троицкое же воинство… убило двух полковников, королевских дворян, Юрия Мозовецкого и Стефана Угорского, да четырех ротмистров из жолнеров и иных панов, да и всяких людей много побили и поранили. А живых пойманных языков ввели в город…

Все же это произошло в один день – в среду, месяца ноября в девятый день, на память святых мучеников Анисифора и Порфирия. Ибо за три часа до света начали биться и до самого вечера кровь лилась. В один и тот же день подкопы разрушили и орудия литовские взяли. И благодатью Пресвятой Троицы были в Троицком Сергиеве монастыре радость и веселье среди всего православного христианства о величии Божьем, по причине того, что сотворил Бог преславное в тот день.

Боголюбивый же архимандрит Иоасаф с братиею повелел звонить вплоть до полуночи. Сам он со священным собором и со всей братией в храме