Но мы прекрасно ладили. Она происходила не из богатой среды и поэтому умела прощать мне недостаточную состоятельность. Ей доставляло удовольствие брать меня с собой в качестве сопровождающего, и мы занимались сексом в общественных местах вроде грузовых лифтов, а один раз – в туалете, наполненном запахом ванили, одного ресторана с мишленовскими звездами.

– Какой твой натуральный цвет волос? – я любил задавать ей этот вопрос. – Серьезно, какого они цвета на самом деле?

Ее красивое лицо кривилось от злости, и она показывала пальцем на голову.

– Вот этого.

Еще одна типичная вещь для Нью-Йорка. Неважно, откуда вы и каким вы хотели стать человеком изначально. Здесь вы могли быть наркоманом, трансвеститом, певцом-бардом, ковбоем, хип-хоппером, художником, – кем угодно.

Что вы за человек на самом деле? Просто покажите на свою голову и скажите: «Вот такой».

Каким человеком был я? Слугой богатых! Притом слугой все более и более неудовлетворенным! Проведя годы среди таких же агентов, я перенял их привычки. Я звонил на работу и говорил, что заболел («халявил», выражаясь языком чемоданных диджеев). Я даже начал халявить по два дня подряд, что, согласно профсоюзным правилам, считалось одним больничным, одной болезнью. Потом я еще больше осмелел и стал брать больничные на два дня до моих выходных, а затем на два дня после них, называя это двумя разными болезнями и, по сути, выкраивая шесть дней неоплачиваемого отпуска практически на ровном месте, когда мне было нужно. За это я получил свой первый документ, первую дисциплинарную бумагу. Они называли это «закономерными отгулами». Я брал шестидневные отпуска постоянно, и, бесспорно, это стало закономерностью. Но, слава профсоюзу, чтобы меня уволили, я должен быть проделать это почти бесконечное число раз. Данте, кроме преследования всех гостей, которых он обслуживал, тоже брал больничные рекордные сорок пять раз только за первый год работы. Его уволили? Нет. Поэтому прецедент был создан, планка снижена до самого подвала, и мы все могли ставить рекорды по числу отгулов из-за болезни и быть уверенными, что получим не больше взысканий, чем он.

Мы бегали туда-сюда как сумасшедшие, недели сливались воедино, перемежаясь редкими выдающимися событиями.

Por ejemplo[28]. Однажды я зарегистрировал Роджера Долтри из The Who[29], и операция прошла как по маслу. Он вошел, искоса поглядел на меня и наклонился поближе, чтобы назвать свой псевдоним.

Вот список псевдонимов некоторых из моих любимых знаменитостей:

Даг Грейвз

Дик Шанейри

Тим Тэйшен

И хитрый – возможно, лучший – популярный почему-то у бас-гитаристов: Соул Гуд.

Долтри бросил мне свой псевдоним, и я, так же наклонившись вперед, подтвердил информацию, глядя в его подозрительные глаза. Я сунул ему ключи от номера 4202 так, будто там под кроватью лежало три кило колумбийского кокса. Он наклонил голову и прокрался к лифтам. На следующий день, после их концерта в Мэдисон-сквер-гардене, один псих с опухшим мальчишеским лицом неуклюже ввалился через вращающиеся двери, плача так горько, что слезы падали на пол фойе. Он направился к стойке консьержа, и я должен признаться, мне было ужасно забавно смотреть, как он, рыдая, передавал конверт.

Десять минут спустя консьержка – новенькая по имени Энни, еще не успевшая превратиться в высокомерную «избранную» – принесла залитый слезами конверт и попросила у меня совета.

– Слушай, ты видел того опухшего парня, который тут рыдал?

– Видел. Что там за история?

– Ну, очевидно, он питает слабость к Роджеру Долтри и каким-то образом узнал, что Долтри у нас. Он передал мне конверт и заставил меня поклясться, что я его передам.

– Он знал псевдоним?

– Конечно нет, – ответила она. Потом, глядя на конверт, добавила: – Но я почти хочу передать его. Он был очень расстроен. Что нам делать?

Я взял его из ее рук и сказал:

– Прочитать, вот что.

Я сунул его в карман, а затем, как бы для проверки моей решимости, подошел Роджер, крадучись боком к столу и передал ключи, как при секретной операции.

– Нам очень приятно, что вы гостили у нас, мистер Долтри, и мы надеемся увидеть вас снова.

Как только он сел в лимузин, мы разорвали конверт. Сцена из шоу уродов. Видимо, человек побывал на концерте, и во время одного из фирменных трюков Долтри, когда он хватает микрофон за шнур и крутит, как пропеллер, микрофон отстегнулся и полетел в толпу, как какая-нибудь монгольская булава. Он задел плечо этого мужчины, и «после первоначального чувства восторга» он «прекрасно увидел, насколько Роджер расстроился, как он сильно беспокоился за фанатов в центре площади». Он тут же пожалел о «первоначальном чувстве восторга» ему стало «стыдно за свой эгоизм и горько за то, что Роджер так стро́дал [да-да, все как в оригинале]. В тот вечер он рыдал и рыдал из-за Роджера, зная, что тот переживает за фанатов, и теперь, как нормальный извращенец, он ужасно хотел сообщить Роджеру, что никто не пострадал и что он его очень-очень сильно любит, и, пожалуйста, Роджер, пожалуйста, ответьте на письмо и дайте знать, когда мы можем встретиться и поговорить об этом. Он, видимо, собирался плакать прямо до тех пор, пока не получит ответ. В конце письма содержалось восемь позиций контактной информации. Два телефонных номера, три адреса электронной почты, два почтовых адреса и один абонентский ящик.

– Боже мой, – сказала Энни.

– Теперь ты поняла!

– У этого парня серьезные проблемы с психикой.

– Лучшее. Письмо. В моей жизни.

– Правильно мы сделали, что не передали его.

– Конечно правильно. Долтри вел себя так, будто я его сейчас арестую при регистрации, поэтому я уверен, что это письмо ему не пришлось бы по душе.

– Ну и что же нам делать с письмом?

Я на секунду задумался.

– Ответим?

В ту самую минуту Данте закончил долгий, мучительный телефонный разговор, в ходе которого пытался заверить сомневавшуюся гостью, что, да, он клянется, у нас есть услуга парковки, он обещает, и о ее автомобиле позаботятся. Он швырнул трубку с притворным разочарованием и сказал, что ему нравится моя идея. Нам не нужно было посвящать его в историю о публичных рыданиях или в содержание письма, потому что, пятьдесят раз повторяя гостье одно и то же по телефону, он внимательно слушал наш разговор. В этом смысле сотрудники рецепции похожи на барменов. Я могу одновременно и позвонить в службу уборки номеров и попросить раскладушку, сделать знак посыльному, авторизовать кредитную карту, ответить на вопросы о тренажерах в фитнес-клубе и прислушиваться к телефонному разговору Кайлы с мужем, запоминая ее ответы, потому что, когда она положит трубку, она захочет, чтобы я был в курсе и мог заверить ее, что она рассуждала здраво, даже если это не так. Мы слышим и видим все, что происходит в нашем фойе. Такая работа. Это нетрудно. Это самогенерирующийся навык – например, как умение баскетболиста вращать мяч на пальце: в игре это не нужно, но все равно получается.