Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нико нахмурился:
– Помню, она лежала у тебя на рабочем столе, а потом пропала. Может, кто-то заходил наверх и взял шкатулку?
Не знаю, намекал он на Сэма или мою маму, грешил на меня или просто перебирал возможные варианты, но мне совершенно не улыбалось ничего доказывать. До чего ж обидно: виновата во всех этих неприятностях Кейтлин, а мне приходится ее же и покрывать.
– Бога ради, я понятия не имею, где эта штуковина. Отложила ее в сторону, и она, должно быть, попала в другой мешок, который мы выбросили. Почему во всем, что не получается у Франчески, непременно должна быть моя вина?
Возникло неловкое молчание: нам обоим нужно было привыкнуть к тому факту, что раньше я, несмотря на любые провокации, никогда не относилась к Франческе с откровенной враждебностью, придерживаясь взрослой линии в духе «бедной девочке пришлось так много пережить», даже когда ее поведение было настолько дерзким и наглым, что впору растеряться.
На минутку мне подумалось: если бы я не суетилась перед семейкой Фаринелли, полируя щеткой лед, как в керлинге, мы все очень быстро оказались бы в огромном клубке единоличных интересов и бурлящих обид, вырвавшихся из глубины души на дневной свет.
Нико перед зеркалом завязывал галстук и выглядел совершенно измотанным и не отдохнувшим.
Я, громко топая, спустилась по лестнице, слишком взбешенная, чтобы волноваться о настроении мужа. Так и подмывало добежать до мусорного бака, выкопать злосчастную шкатулку вместе со всеми корешками билетов в оперу, любовными записочками, меню и прочими свидетельствами тайной жизни Кейтлин и сунуть мужу под нос со словами: «Вот, смотри, не такой уж офигенно идеальной женой и матерью она была на самом деле».
Но хотелось думать, что я выше подобных порывов.
Я надеялась, что так и есть.
Франческа умчалась в школу без пальто и попала прямо под летний ливень. Сэм наскоро обнял меня и тоже выскочил за дверь, явно забыв обо всем на свете, кроме обещания Массимо подарить ему на день рождения футболку сборной Англии. Слава богу, хоть кому-то из этой семьи с сыном мы нравились. Нико, отправляясь на работу, почти неприязненно бросил:
– Вернусь около шести и помогу тебе прибраться в мансарде.
Я уронила голову на стол, пытаясь правильно оценить ситуацию. Но в мозгу крутилась единственная мысль, небезосновательно связанная с молотом и наковальней. Едва я собралась с духом подняться на чердак и посмотреть, так ли ужасен тот хаос, который мне привиделся с пятой ступеньки лестницы, раздался звонок в дверь. Сквозь матовое стекло проступали очертания плаща, похожего на маленький бирюзовый шатер.
Я распахнула дверь.
– Мама! У тебя все хорошо?
– Да, вот решила заскочить по дороге домой. Только что закончила утреннюю смену у Дафны.
Я нахмурилась.
– У Дафны?
– Ну да, у той чокнутой старушенции, которая до сих пор думает, будто немцы у порога.
– Понятно. Заходи. Ты наверняка соскучилась по Сэму, но он уже ушел в школу.
– Его-то я как раз часто вижу, а вот тебя пора сфотографировать, чтобы не забыть, как ты выглядишь.
Чувство вины пронзило меня.
– Извини. Все так… – Я осеклась. Нельзя рассказывать маме, насколько на самом деле все плохо, хотя иногда мне было больно вспоминать те дни, когда мы втроем валялись на диване в ее квартире, закинув ноги Сэма нам обеим на колени, и смотрели телеигру «Сделка?!»[22], по очереди мечтая, как распорядились бы главным призом.
Мама всегда говорила одно то же: «Мне ничего не нужно, лишь бы вы с Сэмом устроились. Когда придет мой час, достаточно будет знать, что у вас все хорошо. И что ты, Мэгс, нашла подходящего мужичка».
Мы принимались дразнить маму, что она в неполные шестьдесят собралась на тот свет, а мама щекотала Сэма. И хотя наверху мистер Эмерсон громко шаркал по полу, а под окнами хулиганы пинали мусорные баки, я была счастлива. Ощущала себя на своем месте.
А теперь язык не поворачивался сказать, что я осуществила-таки мамину мечту, и приходилось изо всех сил избегать ее взгляда: глаз у мамы – что твой радар, не спрячешься.
– Чаю-то нальешь? – Она не скинула дождевик, не прошествовала в кухню и не ткнула в копку электрочайника, как делала обычно.
– А что плащ не снимаешь?
– Не осмеливаюсь, боюсь испортить интерьер, – хмыкнула она.
– Не глупи. Давай сюда. – Я схватила дождевик и потащила ее на кухню.
Мама огляделась, остановив взгляд на новой кофемашине в углу. Нико недавно купил этого сверкающего хромом монстра со всеми мыслимыми и немыслимыми наворотами: «За неделю продал пару шикарных летних домиков и несколько газонокосилок, так что у меня небольшой праздник». Стоило это чудо техники почти столько же, сколько мама платила за квартиру за месяц. И хотя цен на аппараты, предназначенные для варки «кофе в настоящих итальянских традициях», мама не знала, но и глупой не была.
Я выдавила из себя смешок:
– Да, это новая игрушка Нико. Ты же знаешь, он сам не свой до хорошего кофе. Хочешь попробовать?
– Если у тебя есть время.
Я заверила:
– Для тебя, мамочка, у меня всегда найдется время. – В глазах предательски защипало. Обычно мама врывалась как ураган и начинала фонтанировать историями о своих подопечных, но сегодня она была явно не в духе. После вчерашней расправы с моими швейными сокровищами и прохладной реакции Нико, не говоря уже о Франческе, мамино недовольное пыхтенье грозило меня прикончить.
– Извини, что давно не заходила. Здесь навалилось много забот, разбиралась с мастерской и запускала дело.
Мама оживилась:
– Закончила? Покажешь?
Я включила кофемолку, чтобы дать себе секунду подумать.
– Почти готово. Скоро приглашу тебя на великое открытие.
Мама бы наверняка знала, чем утешить Франческу, несмотря на эпопею с пропавшей семейной реликвией. У нее находилось нужное слово для каждого. Даже обитающие в нашем доме крепкие пацаны в худи расступались, чтобы пропустить ее, расталкивали друг друга локтями и держали язык за зубами, когда мама проходила мимо