– Ненормально так человека оскорблять, даже если он глубоко не нравится! Злые эти двое! Очень злые! У тебя не класс, а гадюшник!

– Нет, наоборот. Дружный, компанейский! – поспешила заверить в обратном тихоня. – Можешь у Сэро спросить.

– А Сэро, кстати, в курсе, что тебе в школе покоя нет? – поинтересовался Овчинников.

«Чёрт! И кто меня за язык дёргал?» – спохватилась Люба.

– Нет! Вот ему точно знать не стоит! – быстро затараторила она. – Позорище! Пашенька, не говори Сэро! Пожалуйста-пожалуйста!

– Почему? – здорово удивился он, видя в дружбане решение Любиной проблемы.

– Потому что я прошу! Ничего приятного не выйдет! Пожалуйста…

Павлик промолчал. Ровесник думал вмешаться, заступиться за девочку. Он злился и негодовал, потому что был уверен: в хамских поступках этих двоих виноваты лишь вседозволенность и безнаказанность.

«Почему предки не разберутся? Кому обосралась их строгость, если дочке в школе житья нет? Невозможно же в гнилой обстановке учиться!.. Если сболтну Сэро, придуркам настанет капут. Любе стоит дать чутка понять, что кентуется с Ибрагимовыми – и ад закончится! Но Имир сказал, что она боится пересекаться с ними у всех на виду… Блин, ядрёна хрень! Сама себе яму роет, не используя настолько мощную крышу, как близнецы!»

Овчинников, осмысляя произошедшее, метался между своим желанием помочь и девичьей просьбой не говорить о случившемся никому. Подводить Любу блондин не хотел. Но получалось, что, выбрав вариант рассказать, или, наоборот, – промолчать, он всё-таки её подведёт.

Девчонка не сводила взгляда с задумчивого лица собеседника, ожидая его решения.

– Хорошо, – коротко выдал парень.

– Обещаешь?

– Клянусь! – Паша улыбнулся и движением руки символично застегнул на рту замок.

Поспелова радостно выдохнула и в порыве души крепко обняла блондина, чем немало смутила его.

Глава 11.

В товарной кассе ж/д вокзала пахло лежалой бумагой, старыми лакированными деревянными панелями и чернилами – ароматами государственной суровой конторы.

Здание выглядело невероятно старым, фундаментальным, с настолько высокими потолками и окнами, что посетителям приходилось хорошенько задирать головы, дабы разглядеть тяжёлую массивную железную люстру на мощной, потемневшей от времени цепи.

Щёлкали счёты. Перестукивала печатная машинка. Рядом скучал выключенный компьютер. Товарный кассир Поспелова в ногу с прогрессом не шла, в отличие от шустрой молодой напарницы Тони – та с компьютером была на «ты».

Рабочий стол завален бумагами. Каждая бумажка – с цифрами, буквами, подписями и печатями – лежала на своём месте, подшитая и подложенная туда, где следовало. У финансистов с документами иначе дружба и не водилась. А Григорьевна являлась как раз тем спецом, который в дебрях своей работы плавал как рыба в воде.

Практически всю взрослую жизнь Александра и Василий Поспеловы отдали железным дорогам России, впоследствии получив почётные звания ветеранов труда. На ж/д станции приходилось трудиться много, тяжело. Сколько Люба помнила, родители возвращались после рабочего дня измученные и молчаливые, опустошённые до дна. Особенно мать. Она приходила поздно, уставшая, раздевалась и падала без чувств на кровать. Но и после отдыха женщина оставалась нервной, тревожной.

Умственный труд в товарной кассе изнурял, и тем не менее женщине нравился. Другую профессию Александра Григорьевна для себя не рассматривала.

Лихие 90-е внесли коррективы в жизнь маленькой южной ж/д станции. Шли закулисные грязные распилы и разделы, товарные составы пропадали целиком в дебрях России. Кто из работников не успевал учуять «запах горелого» – оказывался за решёткой.

Работалось страшно, но как ещё семью кормить? Александра могла в товарной конторе до глубокой ночи перепроверять счета и табеля, сортировать накладные, а в выходной, когда её сменяла напарница Антонина, переживала за себя и близких – не подставят ли? Доверять внутри организации, где варились огромные суммы, было некому. Всякий сообразительный да нестыдливый тащил всё, что плохо лежало. Кто – содержимое товарных вагонов, а кто – миллионы через аферы с документами.

Это было страшное время для Александры Григорьевны – работника исполнительного и ответственного. Человека в работе справедливого, порядочного и принципиального. Женщине, не желавшей быть замешанной в закулисных делишках ж/д коллектива, было от чего дрожать: от страха подставы, боязни тюремного заключения и несмываемого грязного пятна на будущем сына и дочери.

***

Пружина, натянутая от тяжёлой входной двери коридора к наличнику, протяжно затрещала.

Александра Григорьевна отвлеклась от бумаг, чтобы посмотреть на посетителей.

В товарную контору вошли двое мальчиков-подростков в спортивных штанах и ветровках. Головы ребят были покрыты капюшонами, из-под которых смотрели на женщину две пары внимательных обсидиановых глаз. Тот, что вошёл первым, держал большой цветной пакет.

– Здравствуйте! – учтиво поздоровался он и смахнул капюшон с головы.

Оконный свет упал мальчику на лицо. Аппетитная кожа, необычный разрез глаз, правильный, с небольшой горбинкой нос. В аккуратных, чуть оттопыренных ушах красовались серебряные два крошечных кольца и гвоздик. Вперемешку с чёрными волнистыми прядями смотрелись контрастом крашеные пшеничные, порядком отросшие у корней.

Второй повторил приветствие за первым. Коротко остриженный, без колец в ушах и крашеных волос. Умный холодный взгляд.

«Смуглые! Патлы и зенки будто в дёгте измазали, – отметила с неудовольствием товарный кассир, досадливо поджала губы и подозрительно сощурила глаза. – Попрошайки или мошенники; хотят какую-то дрянь подсунуть! Или украсть что-нибудь. А вдруг наводка?.. Молодчики-то крепкие, статные!»

– Ничего покупать не буду. И дать мне вам нечего! – грубо отрезала она.

У первого по лицу пробежала тень изумления.

– Мы принесли фрукты, как отец обещал, – ответил Имир совершенно спокойно. Будто не заметил, что его с братом приняли за бродяг.

Сэро шагнул к столу и показал содержимое пакета. Из полиэтиленового недра на Александру глядели наливные тёмно-красные бока яблок и сочная плоть жёлтых груш.

– Груши жёсткие, ещё не дозрели. Дома подержите в тепле пару дней, и можно есть. Яблоки же в самый раз, – пояснил отличник.

Тут Григорьевна сообразила, что к чему, и засуетилась, дабы сгладить неловкость.

– Сыновья Алмаза Иштвановича, значит! – всплеснула она руками и быстро-быстро затараторила: – Так бы с порога и сказали, а то я было надумала! Время неспокойное, а касса, как видите, без решёток, кабинет обычный… А выросли-то! Последний раз видела вас совсем детьми. Вон как вытянулись! Красавцы удалые! Жениться молодчикам пора!

Сэро, смутившись, опустил взгляд и лукаво усмехнулся.

– Белозубые! Оба – вылитый Алмаз!.. Спасибо за яблочки, золотцы, большое! Стоило попросить папку вашего, чтобы к нам на хату принесли… Хотя какая разница? Василь на велосипеде дотащит!

Имир к восторженно-торопливой трескотне отнёсся отстранённо-холодно. Он часто приходил на работу к отцу, где не раз сталкивался да здоровался с Григорьевной. Женщина могла давно запомнить, как выглядит сын коллеги, если б хотела. Поэтому пустая болтовня, отвлекавшая