— Когда?

— Сегодня днем.

— Вижу, вы не теряете времени, — заметил я язвительно. — Вы уже предупредили Николза, чтобы он все подготовил в пабе?

Ребекка смущенно кашлянула.

— Есть одна проблема, сэр.

— Какая? — спросил я решительно, намереваясь пресечь любые попытки осложнить мне жизнь.

— Тау назначил мне встречу в другом месте.

— Что вы такое говорите? — взорвался я. — Вы отлично знали, что мы выбрали.

— Тау об этом и слышать не хотел. Он сказал, что встретится со мной только в кафе при Национальной галерее.

— И вы согласились?

— У меня не оставалось выбора, сэр.

— Нет, оставалось! — прорычал я. — Достаточно было сказать, что вы подумаете, а потом посоветоваться со мной. Вы разве забыли, что здесь решения принимаю я? А вы должны их выполнять.

Взгляд Ребекки стал ледяным.

— Если бы я сразу же не дала ответ, мы бы уже ничего не смогли сделать. Тау сказал: «Соглашайся или уходи». Учитывая, как много поставлено на кон, я сочла необходимым принять его предложение.

— Мне наплевать на ультиматум Тау. Вы превысили свои полномочия, сержант Уэнстон.

Я вел себя как последний ублюдок и сукин сын. Ребекка правильно сделала, что согласилась. Тау был для нас слишком важен, нельзя было его упускать. Но искушение вылить свой гнев на напарницу оказалось слишком велико.

Кабинет погрузился в молчание. Ребекка смотрела в пол, а я смотрел на нее, чтобы насладиться тем, как она сдастся и признает свою вину.

Действительно, она подняла на меня глаза и проговорила:

— Так, значит, мне не идти к трем часам в кафе Национальной галереи? Этого вы хотите?

Мы долго сверлили друг друга взглядами. В глазах Ребекки кипела ненависть. Да уж, прощения она у меня не попросит даже под пытками.

Я медленно поднялся, прошелся вокруг письменного стола и остановился перед Ребеккой. Она инстинктивно отпрянула.

Я как-то читал, что в Америке XVII века жених и невеста квакеры разговаривали друг с другом через полую деревянную трубку, сидя на диванах, стоявших в разных концах гостиной. Если бы я предложил такой способ общения Ребекке, впервые за всю историю наших отношений она приняла бы мое предложение с радостью.

— Сержант Уэнстон, — сказал я, подходя к ней ближе, — я хочу только распутать это дело как можно скорее. И для этого мне нужно ваше сотрудничество.

— Я к вашим услугам, сэр.

Я решил больше не зверствовать. Мне нравилось шпынять Ребекку, но я всегда точно знал, когда нужно остановиться.

— Отправляйтесь к Николзу и помогите ему разработать новый план. Может, в кафе музея камеру даже проще спрятать, чем в пабе, У всех туристов сейчас есть камеры. — Я взглянул на часы. — Уже одиннадцать. У нас осталось мало времени.

Ребекка вышла, не сказав ни слова. Я чувствовал себя немного виноватым за то, что так с ней обошелся. Она ведь хорошо поработала. В моем столе лежала последняя из приготовленных ею бумаг, озаглавленная «Френгер и триптих „Сад земных наслаждений“».

«Hieronymus Bosch: Das Tausandjahrige Reich» («Тысячелетнее царство по Иерониму Босху»), сочинение немца Вильгельма Френгера, было опубликовано в 1947 году, и вскоре поднялась шумиха из-за его оригинальной трактовки творчества голландского художника.

Прежде всего нужно объяснить, почему Френгер называет триптих «Тысячелетним царством». Причину следует искать в учении о «трех эпохах человечества» Иоахима Флорского, цистерианского проповедника XII века. Согласно учению, история человечества начинается в царство Отца, возвещенное в Ветхом Завете, за ним следует царство Сына — в Новом Завете, оно длится до сих пор и закончится только с наступлением царства Святого Духа. Последнее представляет собой царство чистой любви, экстатического созерцания мира и просветления. «Согласно Иоахиму Флорскому, — пишет Френгер, — избранники, этого царства любви, освободившись от своей сексуальности, преобразуются в идеальную форму бесполого существа, одной из ипостасей которого являются святые ангелы, не берущие себе ни мужа, ни жены, как сказал о них Матфей».

Я представил себе бесполое человечество, нарисованное Иоахимом Флорским, и похолодел. Меня совершенно не прельщала такая перспектива. Однако готов поспорить, Ребекку подобный расклад привел бы в восторг.

Я снова принялся читать.

«Три священные силы — perfectio, contemplatio и libertas[12]— будут главенствовать в последнем царстве, наступление которого неминуемо. Благодаря им люди обретут истинное видение Бога и отрешение от земных вещей.

Однако это означает, что избранным в последнее царство, которым дарованы духовное совершенство, способность к созерцанию Бога и свобода, больше не нужно посредничество католической церкви. И действительно, последователи секты homines intelligentiae (действовавшей в рамках ереси Братьев и Сестер Свободного Духа) не молились, не исповедовались, не осеняли себя крестным знамением и отвергали целомудрие. Поэтому их обвиняли не только в ереси, но и в распущенности. Учение Иоахима Флорского повлияло также и на голландского еретика XVI века Генриха Никлаэса, основавшего в Амстердаме школу „Дом любви“ („Huis der liefde“), где его последователи исполняли мистические ритуалы».

Так вот откуда взялся этот таинственный «Дом любви»! По словам Френгера, Никлаэс утверждал, будто только ему самому, поскольку он есть воплощение любви, позволено войти в священную часть храма и тем самым, вместе со своими последователями, образовывавшими что-то вроде семьи, по большей части состоявшей из женщин, установить царство Святого Духа на земле. Оно же было царством любви. Еще один хитрый развратник, склонный к оргиям, с легкой завистью подумал я.

Далее в тексте излагались мысли Френгера касательно триптиха «Сад земных наслаждений».

«Это произведение, согласно Френгеру, было заказано Босху Великим Магистром Братства Свободного Духа, евреем по имени Якоб ван Алмангин. О нем известно лишь, что в 1496 году он обратился в католическую веру, причем на церемонии присутствовал сам Филипп Красивый (впрочем, потом вернулся к иудаизму), и что он принадлежал к тому же религиозному братству, что и Босх. По мнению Френгера, Великий Магистр вдохновлял Босха и на создание других его произведений: некоторые из них даже содержат его портрет.

Картина „Семь смертных грехов“ с ее оригинальной формой (она представляла собой столешницу), вероятно, была заказана ван Алмангином, чтобы подвигнуть последователей к созерцанию во время собраний секты.

„Брак в Кане“, видимо, намекал на греховный брак Великого Магистра с еврейкой, „Фокусник“ в сатирическом ключе изображал ритуальную кастрацию еретиков. Триптих „Потоп“ увековечил память о жене и сыне Алмангина (они утонули). Чертами Великого Магистра художник наделил святого Иоанна в картине „Святой Иоанн на Патмосе“. Еще один портрет этого человека появляется на полотне „Сад земных наслаждений“. В пещере, расположенной справа, на первом плане находится единственная на картине одетая фигура, Френгер утверждает, что это и есть Алмангин.