не разрослись настолько, чтобы за ними можно было спрятаться. И я это замечаю, когда почти подхожу к черному ходу длинного здания из красного кирпича и вдруг слышу голоса совсем рядом — сюда кто-то идет. Я так близко подошла к лаборатории, что мне уже никак не оправдаться. Здесь больше некуда идти. А приближаться к лаборатории мне строго запретили, и кто бы меня тут ни заметил, отчиму об этом доложат.

Чувствуя нарастающую панику, я озираюсь в поисках убежища. Будь сейчас темно, спрятаться было бы куда легче, так что теперь-то я понимаю, почему Беатрис предпочитает выслеживать преступников по вечерам. При мысли о том, как подруга будет мной гордиться, когда прочтет в письме о моем полном опасностей расследовании, я чувствую себя немного увереннее. И решаю не убегать. Наоборот, я внимательно оглядываюсь по сторонам. Неподалеку от лаборатории стоит церковь, но голоса звучат слишком близко — добежать туда я не успею. Еще есть маленький покосившийся сарай слева. Я несусь к нему и толкаю приоткрытую дверь, но снизу что-то мешает, она не открывается полностью. Голоса доносятся уже из-за угла, поэтому я втягиваю живот и протискиваюсь в щель, дергая застрявшее платье. И в ту секунду, когда появляются двое мужчин, я исчезаю в проеме и оказываюсь внутри тесного сарая. Он заставлен какими-то деревянными ящиками, на которые я натыкаюсь в темноте.

К счастью, мужчины смеются и не слышат шума. Я медленно выдыхаю и подбираюсь поближе к щели, чтобы подглядывать. У обоих мужчин длинные усы и зализанные волосы, разделенные пробором. Еще они одеты в одинаковые длинные белые халаты. Видимо, эти двое тоже из больничного персонала.

Один из них открывает дверь черного хода в лабораторию, и я вижу, что́ там внутри. Страх превосходит мои ожидания: полки со стеклянными пузырьками причудливой формы, подставки с острыми металлическими инструментами, продолговатый стол для осмотра с болтающимися по сторонам ремнями.

От ужаса сердце у меня едва не выпрыгивает из груди, и тут один мужчина говорит другому:

— Они придут с минуты на минуты. Надо поторапливаться, — и, развернувшись, направляется прямиком к сараю.

— Ох! — Я резко выдыхаю и оборачиваюсь посмотреть, нет ли здесь какого-нибудь укрытия, где можно спрятаться.

Даже не знаю, как идущий сюда мужчина не услышал моего вопля.

Сарай полон гробов.

Я отступаю к двери и едва не впечатываюсь в нее. И чуть не выдаю себя, потому что громко ойкаю.

Мужчина, который уже зашел в лабораторию, кричит что-то своему напарнику, и этот второй возле сарая останавливается.

— В чем дело?

Он отходит на несколько шагов, чтобы лучше расслышать первого, и это дает мне фору: есть время продумать, что делать дальше. Но кровь ударила мне в голову. От страха меня будто парализовало. Вдруг что-то начинает тереться о ноги, и, подскочив едва ли не до потолка, я зажимаю ладонью рот, чтобы не вскрикнуть во второй раз. Но я сразу понимаю, что это всего лишь Царапка — страх, который стал почти привычным, — и при виде него я прихожу в себя.

Нужно спрятаться. Немедленно.

Я силком заставляю себя открыть стоящий рядом гроб, вдвое длиннее моего роста, залезть внутрь и надвинуть крышку.

— Они приехали! Сейчас приду, — говорит мужчина возле сарая, и я слышу, как он идет к моему убежищу.

Царапка принимается тереться о гроб и при этом хрипло мяукает.

— Ш-ш-ш! — в отчаянии шикаю я на кота. — Опять ты за свое! Умолкни!

Я тихонько ударяю по крышке, надеясь, что это его отпугнет. Но Царапка, наоборот, мяукает еще громче.

Мужчина уже подошел к двери и пытается открыть ее пошире, так что у меня не остается выбора. Я высовываю руку, хватаю Царапку за шкирку, затаскиваю внутрь и успеваю вернуть крышку гроба на место.

— Хм… Который взять? — бормочет себе под нос мужчина, входя в сарай.

Я скукоживаюсь в пустом гробу, насколько возможно, и, крепко прижав кота к груди, застываю. Но сидеть тихо непросто, ведь теперь Царапка неистово трется головой о мой подбородок и мурлычет так громко, что нас вот-вот раскроют.

Наконец я слышу, что мужчина подошел к противоположной стене и, выбрав там гроб, потащил его наружу. Я осмеливаюсь приподнять крышку и выглянуть. Мужчина оставил дверь сарая открытой нараспашку, и мне хорошо видно улицу. Тот второй, из лаборатории, надевает длинные резиновые перчатки и выходит встретить двух других работников, которые только что подошли. У этих двоих в руках носилки, на которых кто-то лежит. Тело накрыто белой простыней.

Я так сильно стискиваю Царапку, что он перестает мурчать и начинает извиваться у меня в руках. Пытаюсь дышать, но не получается.

Когда носилки затаскивают в лабораторию, из-под простыни вываливается рука. Она покрыта влажными красными волдырями.

Глава 22

Когда вечером мама возвращается домой, я хожу по комнате из угла в угол и сжимаю в дрожащем кулаке Список немыслимых страхов. Пробежав весь путь от лаборатории до дома без остановки, я заперлась в своей комнате и отказалась спускаться, чем сильно напугала фрейлейн Гретхен.

Я слышу, как она идет с мамой к моей комнате:

— Она сказала, что ей надо немедленно с вами поговорить. Больше ни словом не обмолвилась. На ней лица не было, миссис Блэкрик. Белая как молоко.

Мама стучит в дверь, быстро и громко. И хотя я и жду ее, но от неожиданности подпрыгиваю. Торопливо свернув трубочкой список страхов, прячу его под матрас. Мама входит в комнату. На ней темно-синий жакет и юбка. Она всегда переодевает больничную униформу в конце рабочего дня, потому что доктор Блэкрик строго наказал персоналу не носить «заразную» одежду дома. Когда мама работала в благотворительной лечебнице, там никому не было до этого дела. И так часто мыть руки никто не просил — еще одно странное правило, которое отчим привез сюда из Германии.

Перед осмотром каждого нового пациента доктор Блэкрик требует, чтобы все обрабатывали руки хлорным раствором. Судя по всему, несколько десятилетий назад некто по имени Земмельвейс додумался до этого, чтобы «предотвратить распространение инфекции». И хотя благодаря этой процедуре мы с мамой избежим заражения, ее покрасневшие и загрубевшие руки все же не дают мне покоя. Дезинфицирующий раствор для рук и пустые гробы — новые пункты в моем списке.

— Что случилось, Эсси? — спрашивает мама. — Ты сильно напугала фрейлейн Гретхен.

Я доверяю Гретхен, правда. Но мне не хватит смелости рассказать обо всем при ней. Вдруг она расстроится? Я шепотом говорю маме:

— Это должно остаться между нами.

Мама глубоко вздыхает, набираясь терпения, и