Истон повернулся:

– Чего?

– Просто позвал тебя по имени. – Истон отложил кисти и палитру, потер ладонью лоб. Я посмотрел на его картину. – Мрачненько.

Он сердито поглядел на полотно, потом вдруг улыбнулся, пожал плечами, встал со стула и сел на мою кровать.

– Если испачкаешь одеяло краской – будешь сам отстирывать.

Истон «поиграл» бровями.

– После визита Кейси тебе все равно придется его стирать.

Кейси… При мысли о ней во рту стало кисло. Мне хотелось, чтобы воспоминание о Бонни оставалось в памяти как можно дольше. Хотя, похоже, мне уже никогда не выбросить ее из головы.

– Мы так и не перепихнулись.

– А Бонни утверждает обратное.

– Она ошибается. – Мой взгляд снова устремился к картине. – А где же весь неон?

Истон длинно выдохнул:

– Настроение сейчас не то. – Было в его тоне что-то такое, чему я не смог подобрать названия. Его голос стал зеленым, как листва. – Где пропадал? – поинтересовался приятель, очевидно, решив сменить тему.

Я потянулся, взял с прикроватного столика ноутбук и проверил, как там новые миксы, которые я недавно загрузил в Интернет. Тысячи скачиваний.

– Ходил кофе пить.

– Видел Бонни? Она всегда сидит в кофейне по выходным. Амбар не для нее.

Я покачал головой, не встречаясь с приятелем взглядом.

– Не-а, не видел.

– Наверное, уже ушла домой. Завтра вечером будет живое шоу. – Он произнес это, как нечто само собой разумеющееся, и я едва не пропустил сказанное мимо ушей.

– Живое шоу?

Истон встал, через голову стянул рубашку и лег в постель, потом взял планшет и включил очередную серию какого-то сериала.

– Она что, ходит слушать такие выступления? – спросил я, включая свою музыку.

– Она там выступает. – Истон взял наушники. – Я просто вырубаюсь.

Я кивнул, а он надел наушники. Интересно, что Бонни будет делать на этом живом шоу? Мне-то казалось, она предпочитает исключительно классическую музыку. Я принялся доделывать незаконченные миксы, но никак не мог сосредоточиться. Мысли о Бонни не давали мне покоя. Тот поцелуй… Ее огромные карие глаза. Когда она попросила оставить ее в покое, я почувствовал себя таким потерянным. После поцелуя она так на меня смотрела…

Я закрыл программу для сведения треков и открыл интернет-сайт городской кофейни. Завтра состоится живое шоу. Начало в восемь.

Я опустил крышку ноутбука и зажмурился. Перед глазами стояло красивое личико Бонни, и я чувствовал, что маленький мирок, в котором я закрылся от остального мира, шатается.

– Кромвель?

Голос Истона выдернул меня из полудремы. Я кое-как открыл глаза.

– Чего?

– Завтра выступление в Амбаре. Ты участвуешь?

Я открыл было рот, чтобы сказать «да», но вместо этого помедлил, а потом ответил:

– Не могу. Занят.

– Подцепил горячую штучку?

Я медленно выдохнул.

– Просто надо кое-куда сходить.

– Отлично. Снова придется слушать нудятину Брайса.

Истон опять уткнулся в планшет.

До рассвета я лежал без сна.

Вероятно, это все из-за вкуса персика, оставшегося на моих губах.

Кромвель

В кофейне был настоящий аншлаг.

У входа сновал туда-сюда народ: кто-то курил, кто-то направлялся в бар через дорогу. Я заглянул в окно, но ничего не разглядел. Наконец низко пригнул голову и вошел. Бонни нигде не было. Свет в кофейне почти не горел, только на сцену был направлен луч прожектора.

Я протискивался сквозь толпу, как вдруг рядом со мной освободился угловой столик, и я поспешил занять его, пока это не сделал кто-то другой. Лишь спустя минут десять ко мне подошел Сэм, чтобы принять заказ. Увидев меня, бариста помрачнел, обернулся, высматривая невесть что, потом снова поглядел на меня. Похоже, парень запаниковал.

– Не могу поверить, что ты…

Я вскинул руки.

– Я просто пришел выпить кофе.

Судя по лицу, Сэм мне не поверил, но все же спросил:

– Как обычно?

Я кивнул, и он исчез в толпе. Интересно, он доложит Бонни о моем визите или нет? Делать нечего, пришлось сидеть и прослушать выступление трех певцов. Один из них оказался неплох. Пока они играли и пели, я смотрел на скатерть и наблюдал за возникающим перед глазами рисунком. Я потер лоб; в висках стучало, как при мигрени. Голова болела, шея онемела. Все из-за того, что я боролся с нахлынувшими на меня цветами, эмоциями, вкусами. Мой разум не желал их воспринимать, а тело жаждало впитать все без остатка.

«Тебе их не остановить, – прозвучал в голове голос отца. – Это часть тебя, твоя натура. Прими их. – Он улыбнулся. – Жаль, что я не могу увидеть и ощутить все, что видишь и чувствуешь ты. Какой великий дар…»

Я зажмурился и уже хотел было уйти, как вдруг к микрофону вышел конферансье.

– А сейчас выступит добрый друг кофейни «Джефферсон», уроженка нашего родного города Бонни Фаррадей!

С моего места было отлично видно сцену, поэтому я увидел, как Сэм подал Бонни руку, помог подняться на сцену, а потом передал ей гитару. Инструмент выглядел старым и потертым, но девушка держала его так, словно это продолжение ее собственной руки.

Бонни ни разу не посмотрела на зрителей, все ее внимание было сосредоточено на гитаре. Она уселась на табурет. Сегодня на ней были узкие синие джинсы и белый свитер с широким вырезом, он сполз с плеча, открыв взорам собравшихся бледную кожу. Длинные волосы девушка собрала в хитро заплетенную косу, в ушах поблескивали жемчужные сережки, а запястье охватывал браслет, с которого свисали какие-то камушки.

– Всем привет. Эта песня называется «Крылья».

Бонни закрыла глаза, провела кончиками пальцев по грифу гитары и заиграла. Я затаил дыхание: у меня перед глазами начали танцевать оливковые колечки.

А когда она запела, у меня в голове, точно фейерверк, вспыхнул самый насыщенный фиолетово-синий цвет из всех, что я когда-либо видел, так что на миг я утратил способность дышать. Пронзительные слова песни разрывали мне сердце.

Я замер, не в силах сдвинуться с места. С каждым новым тактом нежно-розовые и лиловые круги взрывались поверх фиолетово-синих; треугольники темпов и переходов то увеличивались, то уменьшались, изгибались под разными углами.