быстро и так неожиданно, что обвиняемый не успел даже удивиться. Кто-то крепко и точно ударил беднягу коленом под дых, в солнечном сплетении что-то вспыхнуло и тотчас погасло.

Всем и каждому много раз рассказывала о том страшном вечере Мышкина, о причине задержания, шепотом, всхлипывая и вздрагивая. Писала письма в инстанции, советовалась с юристами, взмахивая перед специалистами выданными свидетельствами, в которых причиной смерти была указана «остановка сердца», убеждала их в незаконности, лепетала о чудовищном преступлении против человека и всего человечества, о презумпции невиновности, безнаказанном преступлении… без суда и следствия… ни за что! Были даже некоторые, из друзей Валентина Николаевича, ближних родственников, сослуживцев, соседей, что, жалея вдову, соглашались: все произошедшее с Валентином Николаевичем в самом деле ужасно недопустимо и незаконно… А впрочем, всем было ясно, что несчастная вдова помутилась от горя рассудком, все произошедшее с нею и Валентином Николаевичем, слава богу, никого из нас не касается. Там виднее.

О несбывшемся

Утешает же в несбывшемся то, что понятия не имеешь, что именно в нем не сбылось…

Ф.М. Булкин

Все минуло, секунды сложились в годы, годы были бесполезно растрачены. Позади заживало несбывшееся, впереди была неизбежность. Оставалось сегодня, однако жизнь вытекала из него слишком медленно, что буквально не было никакой возможности сидя ждать. «Сколько там?» – думал Григорий Андреевич, расхаживая по комнате, обвиняя взглядом пронзительным циферблат. «Половина первого, сколько там? Половина первого, боже мой, да когда же все это кончится, сколько там?» – вновь и вновь обращался Григорий Андреевич к бесконечности; капал кран. Тащились медленно мимо окна балконного небесные странники облака, угрюмо смотрел глазами болотными с подоконника кот.

«Сколько все-таки лет этой нечисти? Которого году он?» – думал Григорий Андреевич, листая назад главы памяти, и по ним выходило коту то четырнадцать, то немногим более или менее лет. «Они, впрочем, могут очень даже долго жить, сволочи, есть такие коты-долгожители, и по двадцать лет живут, и по семьдесят, и по восемьдесят живут себе, что им сделаешь? Сколько там?» Но часы показывали по-прежнему половину тринадцати, и казалось, никакими занятиями, никакими мысленными усилиями нельзя сдвинуть стрелку секундную хоть одним делением от того.

«А ведь их шестьдесят таких в минуте одной. Это сколько же их в часе? – пораженный размышленьями этими, думал дальше Григорий Андреевич. – Ну а если в сутки их? Ну а в год? Сколько там?» Но стрелка не двигалась. «А в столетье? Ужасно, немыслимо, боже мой, боже мой…»

И секунда, вдруг свой смысл трагический приоткрывшая, означала долю шестидесятую или три тысячи шестисотую часа, и в одном году оказалось (при помощи калькулятора) 31 миллион 536 их тысяч, и одна секунда составила тридцать одну миллионную в год. Оказалось, что Григорий Андреевич жил на свете миллиард восемьсот девяносто два миллиона сто шестьдесят тысяч секунд. «Сколько там?» Но стрелка не двигалась, и спасительная мысль посчитать ее до шестидесяти, этим нехитрым способом выведя из недвижности, посетила. Стал считать, но считать приходилось много медленнее желанного, как учила когда-то бабушка, терпеливо вытягивая на паузу, через «и».

«Раз, и два, и три, и…» – бормотал, прихрамывая, Григорий Андреевич, ковыляя по комнате, его когда-то водила на занятия бальными танцами бабушка, и в оранжевых панталончиках, в лаковых черных тапочках, наступая на ноги девочке в белых чешках и чем-то воздушно-розовом, он проглатывал от усердия и смущения эту «и».

Опускались осенние сумерки, солнце плавилось, листья падали, точно вальсируя, раз-два-три… «Раз, и два, и три, и…» – пингвином потаптывая, считал в вечности Григорий Андреевич, и следил за ним с подоконника глазами болотными проживавший на свете примерно пятьсот миллионов секундами кот.

Бесконечная неизвестная

То, что выше написано, уже мною написано, и куда-то я это отправил, предлагал к изданию, может, даже уже пристроил, ну а далее – еще нет. Неизвестность. И того даже более, за данным названьем последует то, чего я еще не писал.

С тем, наглядно относительно время. Ибо то, что вы сейчас читаете, я же пишу, несмотря на непреодолимые меж нас расстояния, происходит одновременно.

Ф.М. Булкин

Первый свой осознанный шаг в неизвестность Юрий Викторович Попятин сделал в том возрасте, когда человек уже отдает себе отчет, чем шаг этот может грозить, но еще не представляет масштабов…

Разрешить уравнение с одной неизвестной – что может быть проще? Прошлое известно, известно «сейчас», в неизвестности – только сумма. Будущее – сумма, это значит, оно должно быть равно прошлому плюс настоящее, и известно, сказал себе Юрий Викторович, если вычесть из суммы «сейчас», должно получиться «прошлое», если вычесть «прошлое», то – «сейчас», это доказательство верности данного равенства. Таким образом я нахожусь в сейчас, состоящем из будущего минус прошлое. Попятин проверил. Из икса суммы вычитанием «сейчас» действительно выходило прошлое, вычитанием «прошлого» выходило сейчас. Сумма прошлого и сейчас давала возможность получить будущее, но в будущем оставалось что-то от неизвестного. Уравнение Попятина, несмотря на верность данного равенства, оставалось по-прежнему неразрешимым.

Рассуждая так, Юрий Викторович решил проверить на практике свое мысленное предположение. Расчертил палочкой на тропинке отрезок от бочки и до калитки, обозначив его «Ж» – жизнь, поделил отрезок засечками, взяв с запасом, протяженностью в век. Десять лет – десять сантиметров. От пункта «Р» (рождение) у пожарной бочки двинулся к «С» через «Ж» по его засечкам. То есть к будущему у калитки, превращая шагами прошлое в настоящее, настоящее в будущее, будущее в сейчас. Таким образом, с каждым шагом будущее Попятина становилось известным. Дойдя до Калитки Будущего, Юрий Викторович обернулся на Бочку Прошедшего. Гипотеза подтверждалась. Все сходилось. Все удалось и все подтвердилось, но будущее по-прежнему оставалось невычислимым.

Протяженность жизни с запасом на Отрезке Попятина упиралась на счет «сто» в хлипкую конструкцию меж двух балок, закрытую на ржавый засов, отделявшую дачный участок бабушки от проезжей части, поддерживаемую с обеих сторон березовыми распорами. Калитка вела вдоль дачных заборов к автобусной остановке направо и налево – к полю с прудом. Представив развилку у поворота, Попятин задумался. Выходило, проблема реального вычисления неизвестности зависела от его выбора, то есть цели. Это значило, что будущее Юрия Викторовича существовало в сейчас, предлагая как минимум два варианта – остановка и пруд. Будущее было известно. Попятин с подозрением покосился на чахлый забор, отделявший его от того, чего еще не было. Не было, ибо Попятин стоял в настоящем, отделенный от грядущего тем расстоянием, которое в сбывшемся