Трикси не удержалась от ремарки:

– Сестра Моника Джоан их спрятала, это ясно. Она понимает, что её раскрыли, и всё переложила. И не говорите мне, будто она не знает, что делает. Прекрасно знает.

Трикси отрезала ещё один ломоть хлеба и зачерпнула арахисового масла.

Синтия держалась спокойнее:

– Теперь ситуация определённо предстаёт в новом свете. Я по-прежнему не уверена, что она отдаёт себе отчёт в происходящем…

– Ну разумеется! Она здесь всем пускает пыль в глаза, но меня-то не проведёшь, – скептически заметила Трикси.

Чамми слизнула масло с ножа.

– Преступный замысел. Вот чем заинтересуются полицейские. Были её действия предумышленными или нет? Если мы собираемся защищать сестру Монику Джоан, именно это нам и придется доказать. Но сейчас моя бедная головушка болит так, что я с трудом соображаю. Пойду спать. Кто дежурит первый?

– Ты и дежуришь.

– Кошмар, кошмар и снова кошмар. Ну ладно. Пойду-ка залягу в уютную берлогу, пока этот жуткий колокол не загремит. Спокойной ночи, сладких снов.

– Я тоже пойду спать, – встала Синтия. – И не смейте ссориться тут без нас.

Когда все вышли, Трикси повернулась ко мне:

– Что тут ещё скажешь? Чамми права. Были ли её действия предумышленными? Давай мыть посуду.

В монастыре час отдыха – это время, когда монахини могут немного расслабиться. Обычно это период между двумя и тремя часами дня. Когда утренние дела и обед позади и никаких послушаний до службы в половине пятого нет, монахини свободны – в рамках принятой в ордене дисциплины, конечно. В Ноннатус-Хаусе они обычно собирались в гостиной, где коротали время за шитьём и любезной беседой.

Я до сих пор не понимаю, как у них находилось на это время. Каждая из них, казалось, способна была вместить сорок восемь часов работы в одни сутки, не теряя спокойствия и достоинства. Сестра Джулианна, например, не просто была старшей сестрой и старшей акушеркой, но и следила за тем, чтобы в доме соблюдались все религиозные традиции, обучала новоприбывших и неопытных акушерок, принимала многочисленных гостей, а также занималась финансами монастыря. Она так же, как и остальные, обходила округу с визитами, отправлялась на ночные вызовы и при этом находила время на шитьё и беседы, хотя в эти редкие часы отдыха большинство людей предпочли бы улечься, задрав ноги.

Как я уже сказала, после обеда монахини обычно собирались в своей гостиной. Но время от времени сестра Джулианна говорила за обедом:

– Давайте сегодня посидим в гостиной акушерок.

Сёстры тогда глядели на нас особенно благосклонно, как будто делали нам особое одолжение, после чего отправлялись к себе в кельи (монахини отдыхают в кельях, а не спальнях) за шитьём, а мы кидались в гостиную, чтобы убрать грязные тарелки, кружки, пепельницы, журналы, стаканы, коробки из-под конфет, жестянки с печеньем, расчёски, учебники (да, иногда мы учились) и все вещи, сопровождающие жизнь обычных девушек.

В гостиную вошли сёстры, и мы любезно заулыбались, словно и не носились только что в панике по комнате. Сестра Евангелина, известная своей бестактностью, огляделась и нахмурилась:

– Слышала, Браун, что к вам на выходные приезжает мать? Наверное, здесь стоит прибраться.

– Но мы ж только что навели тут порядок! – ответила Чамми. Она ничуть не обиделась, но была искренне удивлена. Трикси расхохоталась и только собралась что-то сказать, как вмешалась Синтия, наш вечный миротворец:

– К выходным мы здесь всё пропылесосим и подметём, сестра.

Сестра Евангелина неодобрительно хмыкнула и открыла шкатулку. Это же сделали и остальные – все, кроме нас с Трикси. У нас не имелось шкатулок – мы не шили и не вязали для развлечения.

– Может быть, сшить чехлы для чайников к рождественской ярмарке? – предложила сестра Джулианна. – Они всегда хорошо расходятся. Все покупают их в качестве подарков.

На свет появились ножницы, иглы, ткань и набивка, и все заговорили о том, что хорошо бы сшить побольше чехлов, чтобы пополнить бюджет монастыря. Сёстры не только проводили эту ярмарку каждый год, но и сами изготавливали множество товаров на продажу. Финансирование акушерской практики много десятилетий зависело в том числе и от выручки с рождественской ярмарки.

Сёстры производили немало мелочей, считавшихся в те дни полезными или необходимыми: мешочки для хранения носовых платков и перчаток, игольницы, салфетки для подушек, скатерти, наволочки и, в общем, всё, где можно было вышить птичку или маргаритку. Разговоры крутились вокруг возможности продать тот или иной предмет на ярмарке. Меня удивлял высокий спрос на салфетки для спинок стульев (как, впрочем, и их название – антимакассары), пока я не узнала, что их изобрели, чтобы защитить мебель от жирных мужских волос. В те дни многие господа пользовались лосьоном, а в викторианские времена это средство называлось «Макассар».

Я с удовольствием оглядела собравшихся. Сцена была идиллическая – она могла бы относиться к любому периоду в истории, когда женщинам больше нечем было заняться. Сестра Джулианна необычайно споро мастерила тряпичных кукол: шила им крохотные жилетки и туфли, пришивала пуговичные глаза и приклеивала шерстяные волосы. Сестра Бернадетт считалась специалистом по куклам Голли – в наши дни дети с такими не играют, но тогда они были в моде. Сестра Евангелина подрубала носовые платки, а новообращённая Рут занималась чем-то странным. В руках у неё была какая-то деревянная штука наподобие катушки, в головку которой было вбито четыре гвоздя без шляпки. Она обматывала толстую льняную нить вокруг гвоздей с помощью небольшого инструмента, с каждым оборотом протягивая нить через катушку. Из центра катушки свисала сплетённая тесьма, уже довольно длинная, но Рут не останавливалась.

Да что это могло быть? Я наблюдала за ней как заворожённая. Заметив мое любопытство, она со смехом пояснила:

– Пытаетесь понять, что это? Это будет мой пояс. Скоро у меня состоится первый постриг, и я буду давать обеты. Во время этого на мне должен быть пояс, обмотанный вокруг талии три раза, с тремя узлами на конце. Это напоминание о трёх обетах, которые мы принимаем, – нестяжания, безбрачия и послушания.

Она была красавицей, а улыбка её так и светилась. Её призвание явно наполняло её радостью.

Мы продолжили обсуждать ярмарку, решая, кто будет стоять за прилавками. Миссис Би, как обычно, должна была продавать кексы, а Фред, истопник, каждый год весьма успешно торговал подержанными инструментами, что привлекало на мероприятие мужчин. Фред хвастался, что может сбыть всё, что угодно. Дайте ему мешок сена, ржавые гвозди, и он выручит за них деньги.

Прозвенел звонок.

– Кто это? Мы никого не ждём. Вы не могли бы открыть, сестра Браун?

Чамми отложила свою вышивку и вышла. Мы продолжили разговор, гадая, не согласится ли поиграть для нас оркестр из клуба «Спай». Надо ли им платить, и если да, то сколько?