Когда обвинения была зачитаны, старший магистрат спросил:

– Вы выслушали предъявленные обвинения?

– Безусловно.

– Вы всё поняли?

– Не грубите, молодой человек. Считаете меня дурой?

– Нет, сестра, не считаю. Но мне надо удостовериться, что вы полностью осознаёте, какие обвинения вам предъявляет полиция.

Сестра Моника Джоан не ответила. Она взглянула на настенные часы и поднесла испещрённую венами руку к подбородку, словно актриса, позирующая перед объективом.

– Я в этом не уверена, сэр, – тихо сказала сестра Джулианна адвокату, и тот встал, собираясь что-то сказать. Но тут сестра Моника Джоан напустилась на них обоих:

– Не смейте за меня отвечать. Говорите за себя. Давайте показания о собственных недостатках. Перед судным престолом мы все стоим в одиночестве, покинутые и обнажённые, и вот тогда будут говорить лишь мертвецы.

Старший судья задумался. Эта дама очень отличалась от его бабушки, которая только и могла, что повторять: «Мне девяносто три, надо же, целых девяносто три года».

– Вы понимаете, какие обвинения выдвигаются против вас? – очень серьёзно спросил он.

– Да.

– Вы признаёте себя виновной?

– Виновной! Виновной? Друг мой, вы полагаете, что я приму обвинения от этих свиней? – Она негодующе фыркнула, вытащила из-под чепца кружевной платок и театрально зажала нос, будто почувствовала неприятный запах. – Виновна? Ха! Пусть тот из вас, кто без греха, первым бросит камень. Да понимает ли ваш ограниченный ум скрытый смысл слова «вина»? Прежде чем употреблять его в будущем, потрудитесь ознакомиться – если, конечно, вы способны на подобное умственное усилие, в чём я лично сильно сомневаюсь!

Подобная грубость в адрес старшего судьи сослужила сестра Монике Джоан плохую службу. Продемонстрируй она чуть больше кротости, неуверенности или даже раскаяния, судьи могли бы воспользоваться своим правом прекратить дело. Теперь же, быстро посовещавшись, они засомневались в её невиновности и решили передать дело в суд квартальных сессий для рассмотрения его судьёй и присяжными.

Сестра Джулианна пришла в ужас от поведения сестры Моники Джоан в суде. Она надеялась, что дело окончится тихо и мирно, но теперь нам предстояло столкнуться с неминуемой оглаской. Но сестра Джулианна так просто не сдавалась. Она молилась об успешном исходе. Высшие силы вдохновили её, и она поняла, что надо усилить линию защиты, связанную с умственными нарушениями. Обсудив эту идею, они с адвокатом решили обратиться к ещё одному врачу.

Сэр Лоример Эллиотт-Бартрам был психологом с завидной репутацией – его хорошо знали в Лондоне, так как он выступал свидетелем по нескольким делам. Доктор был уже в преклонном возрасте, но не настолько, чтобы отказаться от обширной практики на Харли-стрит. Напротив, чем старше он становился, тем больше к нему шло пациентов и тем больше денег они приносили. Дела обстояли крайне удовлетворительно.

Сэр Лоример получил квалификацию хирурга в 1912 году и выдающиеся характеристики в качестве армейского врача в – Первую мировую войну: военачальники считали его превосходным офицером и врачом, а солдаты – превосходным мясником.

Хотя сэр Лоример никогда не получал квалификации психиатра, да и не претендовал на неё, он сколотил на Харли-стрит целое состояние, понемногу практикуя психотерапию и занимаясь потерей памяти, изменениями личности, психической заторможенностью, гипоманией, алкоголизмом, клептоманией и всем в таком духе. Это был высокий обаятельный мужчина с глубоким, звучным голосом, который при необходимости становился совершенно медовым. Большую часть его клиентуры составляли женщины.

В медицинских кругах шутят, что, если хотите написать научный труд по брани, послушайте, как двое врачей говорят о третьем. В среде психиатров сэра Лоримера считали напыщенным старым пустобрёхом и проходимцем, заправлявшим свой «роллс-ройс» кровью богатых старух.

Сэр Лоример вошел в Ноннатус-Хаус, излучая самоуверенность, и был препровождён в комнату к сестре Монике Джоан. Он поцеловал ей руку и назвал «многоуважаемой преподобной».

– Какое облегчение наконец встретить опытного, понимающего джентльмена, – пробормотала она.

Он снова поцеловал ей руку и прошептал:

– Я всё понимаю, моя дорогая, поверьте.

Она улыбнулась и вздохнула.

– Разумеется, я вам верю, сэр Лоример.

Тем же вечером, перед службой, я спросила сестру Монику Джоан, понравился ли ей сэр Лоример.

В тот момент она вязала, уютно устроившись у окна. Растянув губы в неестественной улыбке, она заворковала:

– Он очарователен, душа моя, само очарование…

Но тут улыбка исчезла, а в её голосе зазвучали металлические нотки.

– … И прикладывает для этого массу усилий.

Заключение сэра Лоримера было очень длинным и мудрёным. Ради читателей, не знакомых с медицинской терминологией, я постаралась сократить и упростить его. Там говорилось:

Сестра Моника Джоан относится к астеническому типу с невротической циклотимической акцентуацией, склонна к эпизодическому кататоническому возбуждению. Следует также принимать во внимание предрасположенность к шизофазии и синдрому разъединения. В то время как толкование первого способно прояснить последнее, понимание последнего редко приводит к осознанию первого, из чего мы можем сделать вывод, что индивидуальная психологическая симптоматика проистекает из анамнеза пациента. Важно также учитывать гипотетическое наличие синдрома Корсакова, проявляющегося в конфабуляциях, псевдореминисценциях и нарушениях мнемических функций. Гибкость, яркость и скорость ассоциативных реакций подтверждают ретроградную амнезию.

Несмотря на то что деперсонализация не отмечена, дереализация зафиксирована наряду с кататоническими симптомами, хотя и не являющимися доказательством кататонии как таковой, но служащими важным диагностическим фактором экспертной оценки. Клептомания соответствует циклотимическому типу, но идет вразрез с лептосоматическим профилем.

Хотя адвокат и сёстры ничего не поняли из этого заключения, они остались страшно довольны.

Суд над сестрой Моникой Джоан привлёк внимание общественности. Все места для публики были заняты. В зале присутствовали торговцы и ювелиры из Хаттон-Гарден. Пришли также несколько старух, которые помнили обвиняемую молодой акушеркой и были обязаны ей жизнью. Закуток для журналистов также оказался забит. Монахиня-воровка считалась лакомым кусочком для видавших жизнь репортёров.

Сестра Моника Джоан сидела на скамье подсудимых, тихо вязала и явно не интересовалась происходящим вокруг. Рядом с ней расположилась озабоченная сестра Джулианна.

В зал вошёл пристав.

– Тишина в зале! – громогласно объявил он. – Встать, суд идёт!

Все поднялись – за исключением сестры Моники Джоан, которая осталась на своём месте.