ноги я поднимался, пытаясь увидеть тело Кости. Только вот не было его нигде. Фонари вокруг высвечивали грязный и мокрый снег. Где-то далеко на фоне звучала сирена. Включался свет во всех окнах нашего дома. Чуть со стороны в мою сторону бежала отряд вояк, что встали, как вкопанные метров так за двадцать до меня. И стволы калашей, что были направлены в мою сторону, говорили намного больше, чем выражения их лиц.

— Да твою ж, — выдохнул я, опускаясь жопой прямо в снег.

Глава 10. Могло быть и хуже.

Забавно, однако, складывается жизнь. Сижу вот уже, как третий час в небольшом кабинете, рассматривая висящую на стене напротив, картину с изображенной на ней лесной полянкой. Стул твердый, без спинки. Стол простой, деревянный, с какой-то нелепой кухонной клеенкой. Сам кабинетик находится на минус первом этаже здания, в котором раньше располагался банк. Сейчас это что-то на подобии штаба местных вояк, так что и привезли меня именно сюда. Наручники, как бесполезный атрибут, тоже, кстати, на месте. И плевать им на сломанную у меня правую руку, на вырванный шмат плоти с левого плеча и пулевое ранение где—то там же. Живой и ладно.

Что ж, та самая ямка, про которую уже думал, сейчас больше похожа на выкопанную могилку. Попал я, конечно, знатно. Чего уж тут думать. Но, в любом случае, за решетку я не пойду. Пока не трогают, порегенерирую малех, а там, будь, что будет. На крайняк свалю в другой мир, и пусть ищут ветра в поле.

Дверь в кабинет открылась неожиданно. Наверно я даже успел задремать, так как состояние у меня далеко от идеала.

— Прошу прощения за столь долгое ожидание, — буквально ворвался в кабинет мужчина, лет тридцати.

Он, совершенно точно, хотел продолжить свою речь, но словно на стену наткнулся, когда увидел мои ранения.

— Они тут что, совсем охерели? — казалось, удивление было не наигранным, но оно и понятно. Лужица крови подо мной образовалась приличная. — Прошу, Юрий Владимирович, подождать еще немного.

К моему удивлению меня таки заштопали. Этот франт, а иначе его воспринимать не получалось, постарался на славу. Довольно шустро прибыла пара военных медиков, все раны промыли, наложили повязки и даже таблетками напичкали. На мою небольшую просьбу в виде пакетика с парой рубинов, что всегда при мне, так же отреагировали положительно. Франт с любопытством наблюдал, как я закидываю камень в рот и тут же его глотаю. К этому времени в кабинете мы остались одни, так что лишних свидетелей не было.

— Итак, Юрий Владимирович, надеюсь, теперь мы сможем с вами поговорить, — улыбнулся франт, присаживаясь напротив.

У него, кстати, была точно такая же табуретка, что и у меня. Ну а что касается моего ему прозвища, так ничего другого на ум просто не приходило. Какой-то серо-мраморный костюм, с черной лоснящейся рубашкой под пиджаком, туфли с явным ковбойским уклоном и золотые часы. Галстука вот или бабочки не хватало. Но рубашка с двумя верхними расстегнутыми пуговицами дополняла картину ничуть не хуже.

— Виктор, — еще раз удивил он меня, протягивая руку для рукопожатия. — Виктор Сергеевич Плисецкий. Специальный представитель президента по делам закрывашек. Ой, прошу прощения, ходоков. Первый термин носит неофициальный характер.

Забавно.

— Юрий, — кивнул я, левой рукой пожимая протянутую ладонь. — Можно без отчества.

— Что ж, Юр, поддержу, — позволил Плисецкий себе легкую улыбку, — на «ты» это всегда проще. Тогда сразу к делу?

И судя по тому, что на столе появилась небольшая папка с документами, вопрос его носил явно риторический характер.

— Отмывание денежных средств, уход от налогов, незаконное обогащение, убийство двух или более лиц, совершенное по предварительному сговору, нападение на представителей власти, покушение на убийство, причинение тяжких телесных повреждений должностному лицу, находящему при исполнении. Я ничего не упустил?

— Понятия не имею, о чем ты, — хмыкнул я, пожимая плечами.

Попытался, по крайней мере. Ибо стрельнувшая боль заставила этого не делать

— Ну-ну, Юр, — сморщился он. — Давай не будем опускаться до лжи. В этой папке хватит документов, чтобы в лучшем случае приговорить тебя на пожизненное. В худшем же, как по законам военного времени — расстрел.

— Бессмертные вы все что ли, — тяжело вздохнул я, ловя взгляд Плисецкого. — Хорошо, Витя. Свой кнут ты обозначил, молодец. Теперь моя очередь. Сейчас я убиваю тебя, потом пробиваюсь наверх, через всех ваших вояк. Ну а после хрена с два вы меня найдете на той стороне. Как тебе такой расклад, специальный представитель президента?

И чтобы слова мои не были голословными, цепь, связывающая кольца наручников рвется, а я складываю руки на столе. Бесит. Терпеть не могу, когда мне угрожают.

— Тише, тише, — поднял руки, ладонями ко мне, Плисецкий. — Это всё, — постучал он по папке пальцем, — не угроз ради. Чего ты сразу зубы показываешь. Простая демонстрация того, что на тебя имеется. Не более того.

Что ж, умничка ты такая, говорливая. Весь из себя белый и пушистый. Тьфу.

На остатки энергии, что успела накопиться, иду на блеф. Молния скользит по пальцам, чтобы после устремиться к браслетам. Вспышка, еле заметный запах паленой плоти, и металлические душки падают на стол.

— Простая демонстрация того, что есть у меня, — произнес я, смотря в глаза франту.

Нарывался? О, несомненно! Ошейник всегда нужно проверять на натяжение.

— Как же с вами сложно, — медленно покачал головой Плисецкий. — Ощутили в руках силу и думаете, управы на вас нет? От пули в затылок никто не застрахован, будь ты хоть трижды одарен магией. Ну и не хотел я с этого начинать, но ведь ты не сирота, а Юр? Мать у тебя имеется, друзья какие-никакие. Понимаю, был бы один, как дуб в чистом поле, но нет ведь. Ладно, всё это зашло куда-то не туда. Угрозы взаимные, словно дети малые. В общем, смотри сюда, что мы можем тебе предложить. Вот это, — постучал он пальцем по папке, — аннулируется. Если ты идешь нам навстречу. Под словом «нам» я подразумеваю не кучку каких-то маразматиков, а страну в целом. Закрывашки слишком полезный актив, чтобы разбрасываться ими направо и налево. Слишком. Видишь, я честен с тобой. И максимально открыт. Сотрудничество в обмен на то, чтобы мы закрыли глаза, на некоторые твои вольности. Что скажешь?

Гладко стелешь, фраерок —