— Как себя чувствуешь?

— Хреново.

— Я тебе гостинец принесла. — И сунула ей под нос красивое красно-желтое яблоко.

— Неужто на обед давали?

— Нет, конечно. У одной зэчки отобрала.

Лариса взяла яблоко, понюхала.

— Почему фрукты сейчас не такие, как раньше? — спросила она.

— ГМО.

— Но нормальные же есть? Где-нибудь в деревнях растут яблоки, которые пахнут яблоками? Пусть дикие. Кислые. Но ароматные.

— Не знаю, подруга. Я тоже давно не была на воле.

— Ты скоро там окажешься. И когда это произойдет, в первом письме напишешь мне, остались ли настоящие фрукты, овощи, ягоды, грибы… О, я бы многое отдала за то, чтобы покушать тушенных в сметане маслят. Да и от серух, зеленух не отказалась бы. Их никто за съедобные грибы не считал, но мама умела приготовить их так, что ум отъешь…

— Тебе пришла телеграмма, — прервала ее Баржа.

— Чего-чего?

— Че слышала.

— На зону можно отправить телеграмму?

— Можно куда угодно, был бы адрес и имя получателя. Правда, я думала, сейчас уже это не актуально. В век интернета…

— Наверное, по нему их сейчас и отправляют.

— Тогда это электронное письмо.

— Не разбираюсь я в этом, — отмахнулась Казачиха. — Впрочем, как и ты. Так что не строй из себя продвинутую. От кого телеграмма и что в ней?

— Смотри сама. — Баржа протянула ей бланк. Почти такой, как раньше. Только более яркий, и герб на нем российский.

Адрес отправителя был фальшивый. Как и его имя. Казачиха поняла это, когда увидела содержание телеграммы. В послании всего три слова: «Люблю. Скучаю. Приседаю».

Не было сомнений в том, что их уже перечитало несколько человек. Как минимум четверо: работница почты, секретарша начальника, она сама и Баржа. Скорее всего, это был неполный список. Но даже если с телеграммой ознакомилась тысяча человек, ни один не понял, что она означает.

Только Казачиха…

Когда-то давным-давно у нее был любимый племянник. Клавин сын Кирюха. Она, бездетная, принимала участие в его воспитании наравне с матерью. Когда у той случались серьезные романы, правда не длившиеся дольше двух-трех месяцев, она о многом забывала, даже о сыне. Не то чтобы бросала его. Просто перепоручала заботу о Кире сестре. И та была этому рада. Она реализовывалась как мать через племянника. Вступив в пору полового созревания, мальчик пополнел. Он очень много ел, а спорт не любил, поэтому стал заплывать жирком. Чтобы Кирилл не превратился в пельменя, его отправили в лагерь для тучных. Провожали его обе сестры. Когда мальчик сел в автобус и тот двинулся, Лариса крикнула: «Приседай побольше! Это самое лучшее упражнение!»

Через несколько дней от Кирюши пришла телеграмма: «Люблю. Скучаю. Приседаю». А спустя еще две он вернулся постройневшим. Не Аполлоном, но вполне подтянутым подростком. И больше не толстел. А телеграмму сестры сохранили на память…

Но она сгорела. Так же, как и Кирюша.

И в этом была вина Казачихи.

Получив телеграмму сейчас, она поняла, что это напоминание. Клавдия не позволяет Ларисе забыть о том, что ее сын погиб из-за нее.

— Если я спрошу, что значит это послание, ты не ответишь? — услышала Казачиха голос подруги.

— Считай, это привет из прошлого.

— Привет — это хорошо.

— В моем случае — не очень. — Лариса резко села. Ее немного повело, но она смогла удержаться и не упасть обратно на койку. — Знаешь, от кого телеграмма?

— От Смирновой Н. В.? — Баржа видела имя и инициалы отправителя.

— Нет, от сестры. Я убила ее сына. Она думает, что я об этом забыла.

— Ты лишила жизни ребенка?

— Подростка. И не намеренно. Я подожгла дом, не зная, что он там. Мы все вместе уехали в город. Собирались ночевать в квартире. Мы с сестрой пошли на премьеру, парень, как мы были уверены, остался дома. Я улизнула с афтер-пати…

— Откуда?

— Это что-то вроде продолжения банкета. Вечеринка, следующая за основной. В общем, я улизнула, чтобы поехать за город, поджечь дом и вернуться. Я обернулась за полтора часа. Никто даже не заметил, что меня нет. В этом прелесть тусовок. Ты можешь обеспечить себе алиби…

— Зачем ты запалила дом?

— Чтоб изгнать из него демонов.

Баржа скептически посмотрела на подругу.

— Это означает — скрыть улики?

— И это тоже. Но демоны важнее. — Казачиха встала. Немного покрутилась, чтобы проверить, как работают руки-ноги-шея. Вроде нормально. — Как думаешь, меня из больнички сегодня выпишут?

— Если постараешься, то до завтра задержишься. — На зоне лазарет считался почти санаторием. Каждая мечтала в нем отлежаться.

— Нет, мне нужно поскорее свалить отсюда.

— Зачем?

— Думаю выбраться на свободу. Мне тут сообщили, что я сильно протупила. Оказывается, если ты женщина, пожизненное заменяется двадцатью пятью годами лишения свободы. А я почти тридцать гнию заживо. Пора обретать свободу.

— Я тебя не узнаю, коза, — проговорила Баржа и выставила ладошку, чтобы Лариса по ней хлопнула. Та так и сделала. — Скажи еще, откинемся вместе.

— Нет, я раньше. Но тебе всегда нужен будет свой человек на воле. И вот он — я.

— На тебя все еще лекарства действуют, да?

— Немного. Но они скорее затормаживают мой мозг. А я собираюсь его разогнать.

— Что на тебя так повлияло? Телеграмма?

— Нет. Визит тех двух полицаев. А точнее, то, что я от них узнала.

— И что же они такого сказали?

— Я осуждена за массовые убийства. Милиция доказала, что я лишила жизни девятерых человек. Но, как мне сказали эти двое, очкарик и носатый, спустя почти тридцать лет у меня появился подражатель. Кто-то убивает людей похожим образом.

Баржа была шокирована. Она тоже лишила жизни двоих, но не преднамеренно. А сейчас перед ней маньячка… А как ее иначе назвать? Серийная убийца. Монстр. У которой еще и подражатель появился!

— Ты собираешься к нему присоединиться? — спросила Баржа, старательно скрыв страх и брезгливость.

— О нет, что ты. Я хочу его остановить.

— А ты сможешь?

— Кто, если не я?

— Менты, например?

— Меня они ловили долгие годы. И этого, нового, уже полтора.

— И что ты будешь делать, чтобы оказаться на свободе?

— Перестану сидеть, смиренно сложив лапки. Я же ничего не предпринимала вообще. А могла бы. Как мне сообщили те же полицейские, нас, баб, больше чем на двадцать пять лет сейчас не сажают.