- Не подходи! – Жалобно мяукнула девчонка, видя, как над ней поднимается моя тень. – Ты сумасшедший… - Уже тише. – Мы могли умереть… - Почти проскулила она.

Я встал рядом с ней, достал сигарету, зажигалку и закурил. Жадно затянулся дымом и стиснул зубы. Выдохнул.

- Куда ты меня привёз? – Пропищала Полина, поднимаясь. – Зачем?!

Я не смотрел в её сторону. Мне не хотелось видеть огромные горошины слёз, падающие с её ресниц.

- Я ненавижу тебя! Ненавижу, слышишь?! Ты – больной! – Ударялись в мою спину её слова. – Ты на всю голову больной, Загорский!

Она рыдала за моей спиной, а я нервно курил, глядя на колышущиеся на ветру ветви берёз. Мои демоны испуганно жались в угол от её голоса.

- Чтоб ты сдох! Ты… ты… ты чуть не угробил нас, Марк!

- Помолчи. – Холодно сказал я.

И закурил вторую сигарету.

- Я больше не стану молчать, ты…

- Заткнись хоть на минуту! – Рявкнул я.

За спиной послышался всхлип, а затем шелест травы. Я обернулся. Эта сумасшедшая дала дёру: понеслась в обратную сторону, рискуя переломать ноги по кочкам, прячущимся в высокой траве.

- Дура! – Сплюнул я.

Отшвырнул сигарету, затушил и рванул за ней.

- Урод! – Пискнула она, обернувшись.

Я нагнал её в пару секунд. Грубо сбил с ног и упал сверху.

- Скотина! – Полина принялась бить меня по щекам.

Хлёсткие удары разбегались огнём по коже, но я не отстранялся. Терпел, зажмурившись, и ждал, когда она устанет. И наклонялся всё ниже.

- Ненавижу тебя! Ненавижу! – Выла она, продолжая щедро осыпать меня пощёчинами. – Ненавижу!

Я открыл глаза. Мне нужно было видеть её заплаканное лицо, видеть пшеничного цвета волосы, рассыпанные по траве, видеть тонкие ключицы и хрупкие запястья – всё, что имело нечеловеческую силу надо мной.

Я перехватил её руку и крепко сжал. Почувствовал, как под моими пальцами часто бьётся её пульс, и услышал, как громко стучит её сердце.

И это выстудило из меня всё накопившееся острое раздражение и разожгло во мне новый огонь, вспыхнувший ярким костром от близости её манящих, алых губ.

Я наклонился ещё ниже и овладел ими. Грубо, неумело, жадно. И привкус злой, горькой ржавчины во рту вдруг сменился сладостью её нежного рта. Полина ударила меня в грудь. И ещё раз, уже не так настойчиво. И ещё. А потом её ладонь переместилась на моё лицо, и она… ответила на мой поцелуй.

Полина

Тяжесть чудовища больно придавила меня к земле. Всё моё тело болезненно напряглось под его тягостным, дьявольским взглядом. Последний удар горящей ладонью по его лицу, и он перехватил мою руку.

Пение птиц в вышине, его бешеное прерывистое дыхание, густой, щекочущий ноздри запах мужчины, и больше не стало никакого страха. Всё испарилось.

Марк остервенело впился в мои губы, и я почувствовала боль с металлическим привкусом крови. Моя свободная рука толкнула его в грудь, толкнула ещё раз, ещё, и обмякла. Я больше не хотела отталкивать его. Не собиралась сопротивляться. Тормоза больше не работали.

Мой рот приоткрылся в тихом стоне, и язык скользнул навстречу его языку. «Стой, зверь, поцелуи – это по-другому». И я мягко обвела языком его пухлые губы, и Марк хрипло застонал, поддаваясь и немного сбавляя натиск. Больше наши зубы не бились друг о друга, поцелуй становился осторожным и нежным.

Губы, которым нельзя было ничего запретить, исследовали мой рот неуверенно, но настойчиво. Он словно пробовал меня на вкус, скользя языком в мой рот и выскальзывая обратно.

Марк оторвался от моих губ и, тяжело дыша, посмотрел в лицо. Мужчина будто рассматривал перемены в моём взгляде, словно был удивлён им и находился в каком-то смятении. Чёрная бездна его глаз медленно прояснялась, а радужка приобретала прозрачность, совсем как воды океана после сильного шторма.

Всё моё тело ныло и тянулось к нему, но я лежала и не дышала, надеясь, что он уйдёт, и мне не придётся жалеть об этом. Но пути назад уже не было. Притяжение между нами было сильнее любых законов морали и логики. Оно было сильнее нас самих.

Я только успела подумать о том, что мой поцелуй, возможно, ненадолго снял с чудовища заклятие, как Марк шёпотом произнёс моё имя и снова приник к моим губам.

Новый поцелуй был терзающим и острым. Он был настойчивым и обжигающе горячим. Таким волнующим, что по моей коже разбежались мурашки. И вдруг на меня обрушился весь мир: с его раскалённым в воздухе запахом страсти, с шумом листвы, пением птиц, гудением машин вдалеке, яркими солнечными лучами и стрёкотом насекомых.

Каждое прикосновение – это боль. Яркая, на грани удовольствия. Удушливая, как несдержанное объятие. Горячая, как укусы, которые были когда-то несмелыми поцелуями.

Я задыхалась от этих ласк, чувствовала, руки Марка скользят по моему телу, и выгибалась им навстречу.

Наверное, будь мы дома, он разорвал бы на мне одежду зубами. От мысли об этом мои соски затвердели, а грудь жалобно заныла. Моё тело остро реагировало и на его грубость, и на его почти невинные ласки. Пока моё сознание ныряло куда-то в туман вязкой страсти и теряло контроль над телом, Загорский движениями своих пальцев гнал прочь остатки моих сомнений.

Его руки были повсюду. Сжимали мои бёдра, поглаживали между ног, накрывали грудь, вкрадчиво гладили соски через ткань платья и больно их сжимали. Каждое его касание отдавалось покалыванием в низу моего живота и требовало скорой разрядки.

Мне нравилось слышать, как тяжело он дышит, нравилось ощущать, как лихорадочно Марк исследует моё тело, как вдыхает мой запах, нравилось чувствовать, как сильно он возбуждён – так сильно, что его могучие плечи ходили ходуном, а дыхание сбивалось.

Моё персональное безумие разгоралось диким огнём. Я застонала в голос, когда пальцы Марка скользнули под ткань моих трусиков, где вдруг стало очень мокро и очень горячо.

Я заметалась, словно в горячке, снова застонала.

Сквозь пелену ощутила, как он сдирает с меня бельё. Приподнялась и, целуя его в губы, вцепилась пальцами в его ремень. Мне нужно было. Очень нужно. Вот прямо сейчас, срочно, нужно было снять с него проклятые брюки, словно под ними таилось избавление от всех моих страданий.

Я не узнавала саму себя. Не слышала. Не хотела слышать. Я сама в этот момент стала зверем, ведомым лишь инстинктами. Мне не хотелось, чтобы он останавливался. Не хотелось, чтобы передумал. Я хотела гореть в геенне огненной вместе с ним.

Марк задрал моё платье почти до подбородка.

Я не сопротивлялась. Мои соски словно сами просились к его пальцам, которые одинаково хорошо умели и ласкать, и оставлять синяки. Сами просились ему на язык.

Я бессовестно громко стонала, когда его губы накрыли мою грудь. Испуганные птицы сорвались с ветвей и метнулись высоко в небо. Марк дразнил мои соски, водил языком по ореолам, целовал, а я кричала, задыхаясь, рвала пальцами пуговицы на его рубашке и толкалась навстречу бедрами.