– Случайно оказались в Москве, – ответила Лионелла и опустила глаза.

– Дома ночуешь или сразу обратно?

– Мы возвращаемся.

– До дома пять минут на машине. Лучше останься, я скучал. Завтра отправлю тебя с водителем.

Немного помолчав, Лионелла подняла глаза на Кирилла:

– Не хочешь задержаться? Завтра уедем вместе.

Ольшанский взял нож и вилку. Потом проронил:

– Езжай домой.

– А ты?

– Мне дома делать нечего. Я возвращаюсь.

Лионелла встала, забрала свою сумочку и вышла из ресторана вместе с мужем. Лев Ефимович открыл заднюю дверцу автомобиля, подождал, пока она сядет, и сел рядом.

– Домой! – сказал он шоферу, потом обратился к Лионелле: – Сегодня мне позвонил Митрошников.

– Чего хотел? – без любопытства спросила Лионелла.

– Чек и фотографию серег.

– Их украли.

– Митрошников рассказал. Надеюсь, что их найдут. Если нет – купим тебе другие.

На другой день водитель Льва Ефимовича увез Лионеллу в театр.

Дорогой она думала о Кирилле, о том, что, уехав с мужем вчера, невольно его обидела. Но слишком долго она себя не корила, решив, что между ней и Ольшанским уже давно все было сказано и теперь они относились друг к другу почти по-родственному. По крайней мере, так считала она.

За весь вечер, проведенный с мужем, разговор ни разу не коснулся Ольшанского или той молодой особы, с которой Лев Ефимович пришел в ресторан. Их словно не существовало. Преднамеренная забывчивость супругов значительно упрощала им жизнь. Конечно, Лев Ефимович ревновал Лионеллу к Кириллу, но у него хватало такта и ума не говорить об этом жене. Что касается Лионеллы, она уже в первые годы совместной жизни определила для себя кодекс поведения: если не любишь мужа, не требуй от него безусловной верности.

Первым человеком, кого по приезде в театр встретила Лионелла, был следователь Митрошников.

– Почему не позвонили? – строго спросил он.

– А я должна была позвонить? – удивилась Лионелла.

– Я вас просил.

– Можем поговорить. До репетиции еще полчаса.

– Рассказывайте. Вы были у Комиссарова?

– Строков там был, – сказала Лионелла. – Его пробы начались в восемь утра в тот день, когда погибла Кропоткина, и продлились до десяти. Пять часов у него заняла дорога, мы встретились после четырех. Все сходится, его упрекнуть не в чем.

– То, что Строков был на пробах, не опровергает вашей гипотезы о его причастности к убийству Кропоткиной. Он мог ослабить крепления тросов в любое другое время, скажем, до того, как встретился с вами, или днем раньше.

– Строков претендует на главную роль в фильме Комиссарова. Будь я на его месте, забыла бы все обиды. Можете мне поверить, он не виновен.

– Вашими бы устами… – пробормотал Митрошников и, потерев подбородок, сказал: – В сухом остатке его ложные показания о продолжительности разговора с женой. Но, по-моему, это обыкновенная бездумность и равнодушие.

– Мужской эгоизм, – уточнила Лионелла.

– Вчера я просмотрел дело Снегиной, читал показания ее так называемых друзей.

– И что?

– Пока читал, меня не оставляла мысль, что все они о чем-то недоговаривают.

– Вы говорили с Мезенцевым?

– Пока нет.

– Когда собираетесь?

– Сегодня определюсь.

Заметив Петрушанскую, Лионелла помахала ей рукой.

Зинаида Ларионовна спросила:

– Идете на репетицию?

– О да! – ответила Лионелла.

– Не буду задерживать, – сказал Митрошников.

– Уходите?

– Нет. Задержусь в театре. Надо бы кое с кем поговорить.

* * *

Репетиция удалась Лионелле как никогда. Играли сцену ее прощания с Астровым из четвертого действия. Она и сама не поняла, откуда взялась такая мощная сила чувств и точность самовыражения.

Лионелла играла так, что в зале установилась тишина, и сам Магит смотрел на нее глазами, полными восторга и обожания.

– Этот карандаш я беру себе на память, – Лионелла прижала руки к груди.

Мезенцев растроганно произнес:

– Как-то странно… Были знакомы и вдруг почему-то… никогда уже больше не увидимся. Так и все на свете… Пока здесь никого нет, пока дядя Ваня не вошел с букетом, позвольте мне поцеловать вас на прощанье… Да? – Он поцеловал Лионеллу и отстранился. – Ну, вот… и прекрасно.

– Желаю вам всего хорошего. – Лионелла оглянулась, с отчаянием взмахнула рукой и бросилась в объятия Мезенцева: – Куда ни шло, раз в жизни!

Они страстно обнялись и отпрянули друг от друга.

– Надо уезжать, – тихо проронила она.

– Уезжайте поскорее. Если лошади поданы, то отправляйтесь, – сказал Мезенцев.

Из зрительного зала раздались редкие хлопки и послышался голос Магита:

– Браво! Молодцы! Вам необходимо зафиксировать эти интонации. Все очень точно.

Лионелла посмотрела в партер и увидела, что рядом с Магитом сидит Валентина Ивановна. Она спустилась в зал, директриса поднялась с кресла и пошла ей на встречу:

– Вы тронули меня, Лионелла.

– Спасибо.

– Надеюсь, что наше недопонимание останется в прошлом.

– Я тоже на это надеюсь.

Мимо них прошла завтруппой Терехина и на ходу обронила:

– Лионелла Павловна, вас ждут в костюмерной.

– Прошу меня извинить, – сказала Лионелла. – Мне пора на примерку.

В костюмерной, кроме Лионеллы и костюмерши Тамары, больше никого не было. Предстояла примерка трех туалетов, один из которых уже примеряли дважды, и он был наполовину готов, остальные – собраны на живую нитку.

– Примерка только у меня? – спросила Лионелла.

– У вас четыре платья, пять шляпок, кружевной зонтик и две сумочки. Столько нарядов для одного исполнителя не шили никогда, сколько себя помню. Ольшанский нарядил вас, как английскую королеву. Ткани дорогие, все в кружевах и в росписи. Сразу видно – влюблен.

Последнее замечание Лионелла пропустила мимо ушей. Наряд, который она надевала на себя, оказался тяжелым и многослойным. Одной было не справиться, и Лионелла попросила:

– Пожалуйста, помогите…

Тамара вытащила из кармана шнурок и перевязала им юбку на талии Лионеллы.

– Шнурок у меня всегда под рукой. Мало ли что… Не туго?