— Будь осторожен, гриб не должен лопнуть у тебя в руках. Это Весёлые Грибочки — маленькие, но чрезвычайно опасные. Аккуратно доставь их вниз и разложи вокруг меня.

Стоило Винченцо с превеликой осторожностью разложить грибы на земле, как послышалось завывание огров. С факелами в руках брели они по дороге со стороны Флоренции, в сопровождении двухсот гвардейцев герцога. Возглавлял их на этот раз сам кардинал Рокалио.

— У-у-у-у… Жечь! Рубить! — кричали огры, имея в виду ненавистного Дядюшку Дуба. — Головотяпа! У-у-у-у-у… Огры круче всех! Оле, оле!

— Полезайте с Винченцей наверх, — приказал Дядюшка Дуб Винченцо. — Ночь лунная, сняться с корней немедленно мы не можем.

Новый голос Дядюшки Дуба звучал так оглушительно, что армия под предводительством кардинала Рокалио испуганно застыла на месте.

— Метеора, Метеора…

Буря Метеора, давняя приятельница Дядюшки Дуба, была самой мощной бурей, которая когда-либо обрушивалась на мир. Вскоре холодный резкий ветер коснулся лиц Винченцо и Винченцы и даже спящего мастера Гварнери. Густые, чёрные, как сажа, тучи затянули небо.

— Думаю, ты понимаешь, для чего я тебя позвал, дорогая Метеора, — провозгласил Дуб. — Мне необходимо уйти отсюда, иначе мне придётся убить много несчастных солдат. Луна сияет слишком ярко, а при ней я не трогаюсь с места.

С неба послышался голос, низкий и страшный, как удар грома:

— Да-а-а… зна-а-а-аю…

И тут на землю опустилась такая непроглядная тьма, что луна совершенно исчезла из виду и лес освещали только светляки, факелы огров да Весёлые Грибочки.

Дядюшка Дуб поднапрягся и выдернул из земли свои исполинские корни. В воздух полетели комья земли такой величины, что ни один из них не сдвинули бы с места и двое взрослых мужчин. Это сопровождалось грохотом и треском, но буря Метеора всё заглушила раскатами грома. Шагнув пару раз, Дядюшка Дуб вышел из леса.

В следующий миг огры и гвардейцы заполнили поляну.

— Сожгите его! Немедленно! — вопил кардинал Рокалио. — Ломайте каждую ветку! Рубите всё на своём пути! И этих двух недоносков тоже! Я поклялся, что сегодня же посмеюсь над дубовыми щепками!

И они бросились туда, где, по их мнению, находился дуб. Во тьме никто не разглядел, что никакого дуба там уже и в помине не было, а на его месте зияла глубокая яма. Когда они оказались уже совсем рядом, послышались загадочные звуки:

— Пых! Пух! Бамс! Бах!

Это лопались Весёлые Грибочки. Рокалио и огры наступали на их выпуклые шляпки и выдавливали из них пар. Как мы уже знаем, пар этот вызывает у людей приступ неудержимого смеха, довольно продолжительный. Рокалио и его войско раздавили меж тем больше полудюжины грибочков!

Буря Метеора утихла, тьма рассеялась. Рокалио пришёл в ярость, обнаружив, что дерева нет на месте. Мысленно он проклинал всех: дуб, огров, солдат. Но вместо этого начал хихикать. Хихиканье перешло в гомерический хохот. Кардинал хохотал так, что повалился на землю и принялся кататься по ней, давя вокруг себя всё больше и больше грибов.

Тут подоспел ветерок Филеоли. Он подхватил хохот Рокалио и разнёс его по всей Флоренции. Весь город проснулся. Вначале от испуга — никто не понял, что это за странные звуки. Но Филеоли летал по городу и нашёптывал жителям на ухо: «Спешите, бегите в лес! Только взгляните, как ползает несчастный Рокалио!» Люди переставали бояться. Заслышав хохот, разносимый Филеоли по городу, дети и взрослые тоже принимались хохотать. Казалось, даже птицы и звери смеются! Целая толпа вышла из города, добралась до леса и приблизилась к яме, зиявшей на том месте, где ещё недавно рос Дядюшка Дуб, а теперь корчились от смеха огры и их ненавистный кардинал. Вокруг ямы топтались растерянные гвардейцы: они не знали, что делать.

Увидев вокруг себя толпящихся горожан, Рокалио готов был сквозь землю провалиться от стыда. Но сделать ничего не мог и с каждой секундой смеялся всё громче.

— Хи-хи-хи… Ха-ха-ха… Хо-хо-хо… — покатывался кардинал, не в силах взять себя в руки.

Флорентийцы воспользовались тем, что их больше, и обезоружили задыхавшихся от смеха огров. Рокалио связали сбруей, снятой с его же собственной лошади. Гвардейцы герцога — сыновья, братья, друзья горожан — тоже стали вязать верёвками злобных чудищ.

— Не вздумайте возвращаться в наши края, — велели они ограм.

Рокалио и его войско, смеясь и плача одновременно, качали головой: нет-нет, они не вернутся.

Аглана, которая как раз собиралась устремиться вслед за Дядюшкой Дубом, крикнула на прощание:

— Крик-крак! Рокалио! Ты же хотел смеяться? Желание сбылось! Крик-крак!

А откуда-то издалека слышались звуки арии — чистые, громкие, ликующие.

Луна ослепительно сияла в небе, звёзды присматривали за детскими снами. Только они знали, куда отправился Дядюшка Дуб.

Эмили Дикинсон (1830–1886), Жозеп Фош (1893–1987), Джузеппе Гварнери (1698–1744), Франц Кафка (1883–1924) — все эти персонажи, такие необычные и непохожие друг на друга, в один прекрасный день тоже решили спуститься на дно колодца или войти в дверь Уроборы, чтобы проникнуть в сердце Дядюшки Дуба. Другие герои сошли со страниц книг (Моби Дик, птица Феникс, Гильгамеш), а кто-то подарил миру Дядюшки Дуба всего лишь имя, мысль, фразу (взять, к примеру, Ахаба). Из уважения и глубочайшей признательности, которые я испытываю ко всем этим знаменитым героям, я пригласил их поселиться в мире Дядюшки Дуба. Человеческая судьба единственна и неповторима, но она является частью судьбы целого мира. Литература, как и её собратья — деревья, море, фиалки, дети, штормы, старики и огромные белые киты, — это путь мудрости, радости и открытий. Вот почему нет ничего странного в том, что герои из одной книги переходят в следующую, из одних воспоминаний перекочёвывают в другие. Быть может, в этот самый миг кто-то пишет и о нас.

Я испытываю огромную благодарность к тем, без кого эта книга не состоялась бы. В первую очередь я признателен Пау и Лайе, моим детям. Год за годом я рассказывал им эти истории перед сном, на берегу моря, в горах. Мои сын и дочь были их главными вдохновителями. Именно благодаря их замечаниям, реакциям и подсказкам великое дерево росло и разветвлялось всё больше. Невольно они преподнесли мне самый важный подарок: совместными усилиями мы согрели сердце старого дуба. Лайя, Пау, эта книга принадлежит вам.

Посвящается она также и Лали, моей жене, которая украдкой слушала фрагменты будущей книги, а затем страстно и честно обсуждала её первые письменные варианты. Лали стала лучшим критиком, постоянно напоминая мне о том, для кого я пишу. Благодаря своей мудрости она была неумолима всякий раз, когда я отвлекался на что-то, не связанное с литературой (и знаю, жена не простит мне нескольких глав, которые я в итоге безжалостно уничтожил).