Близость такого незнакомого девичьего тела мешала Антону сосредоточиться на борьбе. Случайно касаясь Ириной груди, он отдергивал руку, как от раскаленного утюга. Она же, заметив его смущение и коварно пользуясь этим, напирала все решительнее, тесня Антона к стене. Испугавшись, что лишится свободы маневра, Антон очень удачно подставил противнице подножку и толкнул ее. Падая, она не выпустила его рук, и они грохнулись на пол вместе.

В следующую секунду Антон и Ирина оказались в той самой позе, которую, как ему было известно, чаще всего принимают мужчины и женщины, когда занимаются этим. Он чуть не задохнулся, уши заложило, как при взлете или посадке самолета. Он ощущал Ирину всем телом: ладонями, грудью, животом, тем, что ниже… Глядя ему в глаза, она энергично задвигала тазом. Со стороны казалось, что она пытается сбросить его с себя, но это было не так. И они оба знали это. Их зрачки были словно связаны друг с другом волшебными лучами, позволяющими читать чужие намерения и чувства.

В какой-то момент такие близкие губы Ирины придали оскалу улыбчивое выражение, и Антона пронзило то ошеломляющее ощущение, ради которого спариваются все живые существа. Восторг, невыразимое удовольствие, невероятное облегчение и моментальное опустошение. Вот когда пришло время порадоваться, что спортивные штаны оказались такими плотными. Поспешно вскочив с поверженной Ирины, Антон прерывающимся голосом проговорил: «Я победил!»

Но на самом деле победила она, и они оба это знали. Она все почувствовала, когда их тела были плотно прижаты друг к другу. И подтверждением этому стала ее насмешливая, слегка пренебрежительная улыбка.

Всю дальнейшую жизнь эта улыбка преследовала Антона. Каждый раз, сближаясь с женщинами, он вспоминал тот детский спарринг со старшей сестрой друга. Это отложило неизгладимый отпечаток на его поведение в постели. Все женщины, включая жену Антона, полагали, что интересны ему именно они. Их счастье, что они не могли проникнуть в мысли и воображение Антона. Потому что в интимные моменты он до сих пор видел перед собой насмешливо оскалившуюся Ирину — она не признавала его превосходства, и он был вынужден доказывать, что сильнее, снова и снова.

Как теперь. На этот раз окончательно. Чтобы никто не смел относиться к Антону с пренебрежением, чтобы ему подчинялись беспрекословно, не поступали против его воли…

Он разжал пальцы.

Мария никак на это не отреагировала. Совсем никак.

Отпечатки пальцев на ее шее были такими отчетливыми, что хотелось поскорее стереть их… вместе с образом самой Марии, раскинувшейся перед ним.

Как это получилось? В какой момент он стиснул ее горло чуточку сильнее, чем следовало? Почему не отпустил, когда увидел, что она умирает?

«Потому что она меня предала, — сказал себе Антон, снова и снова вытирая ладони о штаны, как будто стремился избавиться от испачканной кожи. — Она сломала мне жизнь. Разрушила планы и мечты. У меня больше ничего нет — ни семьи, ни дома, ни даже надежды. Вокруг выжженная пустыня. И это она виновата».

Он посмотрел на Марию. Уже совсем рассвело, и можно было разглядеть даже те детали, которые видеть вовсе не хотелось. Например, кровь, запекшуюся в ноздрях. Или одинокую слезу, вытекшую из полузакрытого левого глаза. Правый смотрел вверх.

«Вот и хорошо, — подумал Антон. — Только бы не на меня».

Он обнаружил, что уже не стоит, а сидит, хотя не помнил, как у него подогнулись ноги. Провал в памяти чернел и там, где должны были остаться воспоминания о совершенном убийстве. Пустота. Мрак. Затмение.

Антон сжал кончиками пальцев виски. Он ничего не испытывал. Эмоции как отрезало. Ни страха, ни сожаления, ни угрызений совести. Ни-че-го.

Антон встал, схватил Марию за ноги и поволок в кусты, где находилась раскопанная ею яма. Хоть на что-нибудь сгодилась.

Юбка Марии непристойно задралась, в волосах запутался мусор, раскинутые в стороны руки цеплялись за ветки и корни. Антон выбился из сил, пока дотащил ее, хотя расстояние было совсем небольшим. Он столкнул Марию в яму, стараясь, чтобы она упала лицом вниз: стеклянный взгляд ее открытого глаза не просто раздражал, он сводил с ума. Она свалилась все-таки на спину, назло ему, и продолжала смотреть — как бы не на Антона, как бы куда-то вдаль, поверх его головы, но это было чистое притворство.

Она и теперь ему лгала!

Как тогда, когда сказала, что проследила за Антоном только до леса, а сама кралась за ним до самого тайника. Как сегодня, когда прибежала в лес, чтобы лишить его законной добычи. По чьей еще вине он остался у разбитого корыта? Вот она лежит, сволочь, пялится!

— Не рой яму другому, — сказал ей Антон, — сама в нее попадешь… попала.

Уточнение вызвало короткий приступ нервного смеха, прозвучавшего в лесной тишине так дико, что Антон поспешил зажать рот кулаком. Ладонью он не воспользовался, ее предстояло сначала отмыть — и отмыть очень тщательно…

Отыскав взглядом лопату, он взял ее и принялся кидать землю вниз, стараясь не смотреть, как она падает на неживое тело, неживое лицо и все еще живые волосы. Каждую секунду ему казалось, что вот сейчас Мария зашевелится, закашляется и начнет выбираться наверх. Но нет, земля в яме оставалась неподвижной, если не считать скатывающихся комьев и едва уловимого движения каких-то насекомых.

Покончив с основной работой, Антон бросил туда же лопату и засыпал ее остатками рыхлой земли. Потом опустился на колени и занялся восстановлением лиственного ковра. Получилось неплохо. Он не поленился наломать веток и, орудуя ими как веником, смел комья земли под кусты. Набрал еще листьев, разбросал вокруг. Походил, утаптывая.

Там, где покоилось тело девушки, под ногами пружинило. Антон нашел поблизости трухлявый пень и водрузил его сверху. Добавил сучьев. Отошел, любуясь делом своих рук. То, что надо. Ни одна собака не найдет. Впрочем, собака, возможно, и найдет. И что тогда?

Думать об этом не хотелось. Голова просто-таки раскалывалась. Антон, насколько это было возможно, привел себя в порядок и направился в сторону деревни. Он еще не решил, что собирается делать. Сперва нужно немного отдохнуть, помыться и перекусить. Потом можно будет выпустить отца из подполья. Да, отличная идея. Отец что-нибудь придумает. Спрячет Антона, позаботится о нем. Лишь бы Филимонова опять не объявилась. Хотя с какой стати ей теперь ошиваться в округе? Наркотики пропали. Даже если Филимонова дожидается Антона, достаточно будет показать ей кострище, чтобы она отцепилась.

Он не слишком удивился, когда услышал ее голос, окликнувший его. Запас его эмоций был исчерпан. Опустошенный, он повернул голову и увидел Филимонову собственной персоной, черт бы ее подрал вместе с ее нюхом полицейской ищейки!

Рядом с ней стоял отец, приведенный в лес, вероятно, под конвоем. Эта идиотка рассчитывала воздействовать на Антона, захватив заложника?

— Доброе утро! — крикнул он. — Гуляете? Или по грибы собрались?