– Он идиот.

– Вовсе нет. Просто он боится тебя потерять.

– Он идиот, Джованни.

– Ты не можешь говорить такое об отце.

– Это ты меня учить станешь? – Винченцо презрительно сплюнул.

– Стану.

– Да кто ты такой? Ты сам – лжец.

– Что ты такое говоришь?

Винченцо придвинулся к нему вплотную, заглянул в глаза:

– Ты говоришь, что работаешь директором на «Мерседесе», а сам ни черта не понимаешь в машинах. И вообще, почему ты каждый раз приезжаешь поездом?

Джованни молчал.

– Знаешь что, дядя Джованни? Нет у тебя никакой машины. И работаешь ты не на «Мерседесе».

Джованни не знал, что на это ответить. Его смущала не напористость племянника. Скорее взгляд, ясный, честный, под которым было невозможно солгать еще раз.

На мосту появилась Джульетта.

– Не дрейфь. – Винченцо взял у Джованни сигарету, затянулся и снова вложил ее дяде между пальцев. – Я не собираюсь выдавать тебя.

Винченцо перестал разговаривать с отцом. Энцо пытался, на свой лад, выправить ситуацию. Покупал канноли и даже разорился на подарок сыну – модель самолета. В результате Винче перекинулся с отцом парой фраз – и только. Прежняя доверительность была разрушена навсегда. У Энцо будто земля ушла из-под ног.

В следующие выходные Винченцо с соседскими мальчиками затеяли велосипедную гонку. Босые, они неслись на своих не по размеру больших железных скакунах вдоль канала. Некоторые из мальчиков крутили педали почти стоя, другим пришлось опустить седло пониже. До ближайшего моста и дальше – на тот берег. Энцо в эти выходные работал, Кончетта хлопотала на кухне, а Джованни с Джульеттой, стоя в дверях дома, наблюдали за Винченцо.

Тот пыхтел как паровоз. Физической силой мальчик не отличался, но упорства ему было не занимать. Он несколько дней возился со своим велосипедом: подкручивал, смазывал, до предела накачал шины. Винче ненавидел проигрывать. И сейчас он пытался обогнать двух мальчишек постарше на отрезке между мостами.

Соперники шли почти вровень, подгоняемые взглядами девочек, стоявших на противоположном берегу.

– Я все сделала не так, – сказала Джульетта.

Джованни удивленно посмотрел на сестру:

– Ты о чем?

– Я боюсь за Винченцо.

– Не говори так. У него своей путь. Он талантлив.

– О, это да… Только вот знаешь… Все восхищаются талантливыми людьми, теми, кто делает что-то необыкновенное… Актерами, модельерами, изобретателями, гонщиками… Теми, кто следует своему призванию, главной своей страсти.

– Но разве это так плохо, иметь призвание?

– Талант – это проклятье, Джованни. Он гонит тебя, он никогда не оставляет тебя в покое. Он владеет тобой. Многих убивает.

Винченцо был на финише первым. Он затормозил, описав петлю, и победно вскинул руку. Джульетта и Джованни зааплодировали: Bravo! Bravissimo!

Они единственные радовались его победе. Девочки бросились к своим проигравшим братьям. Но от Джованни не ускользнул восхищенный взгляд одной из первых красавиц квартала, украдкой брошенный на победителя.

Пока Винченцо с показным равнодушием принимал поздравления матери и дяди, из-за угла на мотоцикле вырулил Энцо. Его появление удивило Джованни: смена на заводе заканчивалась только вечером. Энцо остановил мотоцикл и быстро зашагал к Джульетте.

– Что случилось? – спросила она.

– Разве вы не слышали? Коммендаторе Ривольта умер.

Все, включая Винченцо, остолбенели.

– Инфаркт.

– Ужас! Такой молодой!

– Что будет с компанией?! – спросил Джованни.

– Перейдет к его сыну Пьеро.

– Но он еще студент.

– Он должен перенять отцовское дело.

Энцо исподлобья взглянул на сына, растерянно переминавшегося с ноги на ногу возле велосипеда.

Рабочие оплакивали своего capo как родного отца. После похорон Джованни уехал в Мюнхен. Был холодный сентябрьский день. По одиннадцатой платформе, где обычно ожидали поезда земляки, гулял холодный ветер.

Джованни мерз и чувствовал себя покинутым. Что у него было в жизни? Запахи и краски Сицилии – сокровища детства, которые он мог взять с собой в любую точку планеты. Но кроме этого? Ему уже тридцать три, но детей, которым он мог бы передать дело своей жизни, у него нет. Впрочем, и дела-то никакого не было. Ни призвания, ни родины, ни семьи, ни постоянного жилья. Дальше так продолжаться не могло, нужно было срочно обзавестись хоть чем-то своим.

«Жену и корову выбирай из своей деревни», – так говорили у него на родине.

Следующий отпуск Джованни провел не в Милане. Он отправился в Неаполь, где сел на корабль и поплыл дальше на юг, к островам своего детства. Остальное устроила мать. Розария была дочерью ее кузины Марии. Ее отец, владелец единственной в деревне продуктовой лавки, незадолго до того умер от воспаления легких. Перед смертью он взял с жены обещание пристроить наконец упрямую дочь.

Розария не была ни глупой, ни страшной. Просто не желала выходить замуж за рыбака, ведь ее жизнь нисколько бы не переменилась.

Другое дело Джованни, богатый кузен из Германии!

Салина

Свадьбу сыграли летом 1968-го.

Джованни был в белом костюме, в каких щеголяли богатые американцы в фильмах тридцатых годов. Что касается Розарии, ей не пришлось выходить замуж в свадебном платье матери, как это было с ее старшей сестрой, потому что платье для нее сшила Джульетта. Рюши и аппликация, которыми Розария дополнила модель своей «миланской кутюрье», на чей-то вкус смотрелись, пожалуй, аляповато. Зато подчеркивали индивидуальность невесты – яркой и шумной особы.

Впервые после смерти отца вся семья собралась на острове. Салина мало изменилась за эти годы. По-прежнему ни уличного освещения, ни газет, ни туристов. Появилась разве что пара «фиатов» да трехколесные грузовые мотороллеры – и ни одной бензоколонки. По обочинам дорог, среди диких кактусов и замшелых камней, все так же ржавели автомобильные останки. Все те же домишки белели по полям под бескрайними, сливающимися с морем небесами. Скалы оставались такими же черными, мужчины строптивыми, женщины суеверными. И все тот же сирокко африканских пустынь обветривал их крестьянские лица.

На поле перед домом, где выросли Джульетта с Джованни, установили длинные столы. Собственно, это был уже не дом, а руины: крыша провалилась, зимой ветер гулял в заплесневелых стенах, штукатурка осыпалась, из забитых досками окон и дверей пробивалась трава. Дом-призрак стоял на краю деревни Мальфа, в самом сердце зеленого острова. Когда-то семейство Маркони выращивало рядом каперсы и виноград, но землевладелец переселился куда-то в Мессину, а новых арендаторов так и не нашлось, все пришло в запустение.