Вечером этого же дня они втроем сидели в комнате гостевого домика, предоставленного сотрудникам Объекта командованием базы.

Ефим с профессором уже побывали на местном базарчике, расположенном рядом с базой сторожевых кораблей, купили местного домашнего вина в оплетенной бутыли и очень дешевых по Сибирским меркам винограда и абрикосов.

Но, как это ни странно, несмотря на жару, как будто чувствовали легкий озноб. Наверное, причина была в том, что у них на юге Западной Сибири погода стояла такая же жаркая, но, в отличие от черноморского берега, очень сухая. Здесь же воздух был до предела насыщен влагой, она пробиралась под одежду и постоянно охлаждала привыкшую к сухому воздуху кожу.

Вулканов с Ефимом были совсем не загорелыми. На их фоне Акраконов, успевший за месяц пребывания в Новороссийске поджариться до ярко шоколадного цвета, смотрелся, как морской волк.

– Ты, что это, Артур, решил работой отдела поруководить? – спросил Вулканов, наливая в бокал местного «Каберне». – Решил меня учить, как исследования строить?

Акраконов сидел в кресле, спокойно щипал кисть черного винограда. Но Ефим его напряжение почувствовал.

– Зачем вы так, Леонид Иванович? Я свое место знаю, – спокойно произнес Артур.

– А чего тогда акт согласований не подписываешь, а? – склонил голову седой лис.

Подпись контрразведчика едва ли не со времен Лаврентия Павловича была обязательной под актом изменения условий выездного эксперимента.

В принципе такие изменения были скорее правилом, чем исключением. Жизнь всегда вносила какие-то поправки в первоначальные планы, да и в научных головах непрерывно что-то рождалось. Но повредить соблюдению режима секретности эти изменения не могли.

Выездные опыты, всегда проходили на закрытых, строго охраняемых территориях. Возможности предполагаемого иностранного разведчика или – не дай бог! – террориста проникнуть на малый сторожевой корабль «Отважный» никак не возрастали в связи с тем, что управление огнем будет вестись не из самой орудийной башни, а из командирской рубки.

Подпись контрразведчика в данном случае носила формальный характер. Обычно курирующие эксперимент офицеры подмахивали такие акты, не глядя.

Но в этот раз капитан Акраконов акт почему-то подписывать не спешил.

– Леонид Иванович, прошу понять меня правильно. – официальным голосом произнес он. – У вас – своя работа, у меня – своя. Вы хотя бы в общем виде объясните мне, что за эксперимент мы проводим, и зачем нужно это дистанционное управление… И я подпишу! Я уверен, для изменения условий у вас есть самые серьезные основания! Но я должен хотя бы приблизительно их знать… Я же не резиновый штемпель, в конце концов! Надо, не надо, поставил подпись и дело с концом! Я должен понимать, за что я, собственно, расписываюсь, и, значит, беру на себя ответственность!

Старый лис внимательно посмотрел на капитана, опустил глаза и задумался. Странное у него было лицо. Наблюдая за профессором в течении уже достаточно долгого времени, Ефим пришел к выводу, что Вулканов прекрасно владеет собой. Чтобы не происходило, лицо у него всегда имело добродушное выражение. А что творилось у него внутри, понять было не возможно. И вот Мимикьянов, едва ли не физически, ощутил – в душе Вулканова бурлит гнев. И он вот-вот вырвется наружу.

– Да, ладно тебе, Артур, чего ты вдруг заупрямился? – пытаясь разрядить обстановку, мирным тоном обратился к Акраконову Ефим. – Чего ты заговорил, как на аттестации? Наше с тобой дело – внешнюю защиту научных исследований обеспечить. А защиту чего – не наше дело. Ты же – не первый год в органах!

– Товарищ, старший лейтенант! – неожиданно жестким командирским голосом рубанул Акраконов. – Не надо меня учить, как мне поступать. Тем более, что я старше и по опыту работы в органах и по званию!

Мимикьянов даже растерялся. Они с Артуром находились, не в товарищеских, но в нормальных доброжелательных отношениях, и никогда таким тоном друг с другом не разговаривали.

Разница в званиях между старшим лейтенантом и капитаном на иерархической лестнице была ничтожна: и тот и другой являлись младшими офицерами. Качественный скачок в должностях начинался только с майора. Это звание позволяло занимать в отделе руководящие должности. В органы Артур пришел, самое большое, на пару лет раньше. Так что, объективно говоря, изображать из себя опытного наставника у Акраконова не было никаких оснований.

Ефим понял, что Артур злится. Он спросил себя: почему? Посмотрел на Акраконова, и как-то внезапно ему стало ясно, – почему.

Капитан смертельно хотел знать, в чем состоит сущность оружия, разрабатываемого по проекту «Атомос». И настойчиво пытался выведать хоть что-нибудь у руководителя ведущего отдела.

Слово «смертельно», непонятно почему родилось в сознании Ефима. Как оказалось впоследствии, оно очень точно характеризовало желание капитана Акраконова. Но тогда, разумеется, оба они знать этого не могли.

– Ну, извините, господин генерал! – нарочито насмешливым тоном произнес Ефим, сожалеюще развел руками и потянулся к графину с рубиновым вином. – Позвольте вам винца-с налить?

– И не надо здесь, ерничать! – совсем уж по-строевому зазвенел голос Артура. – Не то место и не то время! Не забывайте, каким делом занимаемся!

На последних словах Вулканов поднял седую голову, посмотрел на Акраконова и коротко и сухо спросил:

– Не будешь подписывать?

– Леонид Иванович, – совсем другим в сравнении с тем, каким он только что разговаривал с Ефимом, уважительным тоном произнес Артур, – вы поймите, я совсем не против предложенных изменений… Я – за! Но – я не могу…

– Ты скажи прямо: будешь или нет? – с непривычной резкостью, прервал Артура старый лис.

– Буду, конечно! – поднялся со своего места Артур. – Только сначала я должен…

Вулканов махнул рукой:

– Ладно, – тяжелым голосом произнес он. – Я понял. Не надо! Без тебя, Артур, обойдемся! Я сам с твоим начальством свяжусь и все согласую! Помогу тебе, чтобы твоя совесть была спокойна! Чтоб ты себя резиновым штемпелем не чувствовал!

Леонид Иванович замолчал. Повернул голову и с минуту смотрел в синее окно. Потом выпил пол бокала рубинового вина. Закрыл глаза. А когда открыл, это был снова доброжелательный, улыбчивый, хорошо всем знакомый профессор Вулканов. Своим обычным мягким тоном, без всякого следа только что бушевавшего внутри гнева, сказал:

– А вот я, ребята, честно говорю, иногда очень бы хотел побыть, как ты говоришь, Артур, резиновым штемпелем! Чтобы ничего от меня не зависело. Не так-то это сладко, ребята, когда все от тебя зависит. Да!

Напряжение между ними спало. Но не до конца. Нет.

«Отважный» отходил в море в шесть утра.

Крепкий стальной кораблик, негромко постукивая двигателем, отвалил от причальной стенки, стрельнул в утреннюю свежесть пресным нефтяным дымком и уверенно пошел в светло-сиреневый сумрак, в котором не было ни моря, ни неба.