не забуду тех дней. Наконец, запрыгнув в вагон, я тут же обернулся, чтоб видеть его. Дверь закрылась и поезд тронулся. Как только он пропал из вида, мне тут же захотелось позвонить, чтоб слышать его голос.

– Товарищ младший сержант! – проводница сумела отвлечь меня и оторвать мой прикованный взгляд от окошка двери. – Я вас провожу до вашего места.

Я потопал за ней. Дойдя до своего места, я поблагодарил ее и тут же принялся переодеваться, чтоб наконец прилечь и обзвонить своих. Я еду! Ждите!

***

Моему взору вновь открылась эта картина. Те же машины во дворе, те же коты и бабки. Я вновь стою у своего подъезда, как и год назад, как будто это был вовсе сон, очень подробный и правдоподобный настолько, что остался шрам на ухе. Я набрал домофон, 11 квартира, он звонит неприлично долго и в итоге произошел сброс, проделав так еще пару раз, я угомонился и стал опять все рассматривать, хотя рассматривать-то нечего, и все же приятно смотреть на эти кирпичные коробки, торопливых людей, появлявшихся и пропадающих из виду.

– Алло, да, к пяти приезжайте, – слышится знакомый голос, его я не спутаю ни с чьим другим. Мама… Идет такая важная, в той же шубе, да еще и с битком набитым пакетом, держа в другой руке мобильный, приложенный к уху. Забавно, она дошла до подъезда и повернулась к нему спиной, продолжая говорить. Она с кем-то смеется. Боже, мамуля, я не могу сдержать улыбку. – Хорошо-хорошо, только надо достать…

Она обернулась, и я заулыбался шире.

– Привет!

Тяжелый пакет рухнул. А на лице образовалась неподдельное удивление, шок.

– Сережа… – она сказала так тихо, будто боялась меня спугнуть. Я спустился по ступенькам и, как только приблизился к заснеженной скамейке, мама сорвалась с места, рыдая навзрыд. – Сережа! Сыночка! – она врезалась меня и сразу принялась рыдать в бушлат, обессиленная. – Пришел, сынуля!

Она все плакала и обнимала меня, у меня тоже начали наворачиваться слезы счастья. Мимо проходит пожилая соседка к подъезду, посмотрела на нас и не смогла промолчать: «Счастье-то какое!»

Зайдя домой мы говорили и попутно дополняли стол всякими закусками для родственников. Так мы провозились несколько часов, а после короткой встречи с родственниками, мне удалось вырваться из их внимания, где уже встретился с Олегом, и мы начали разговаривать о ней…

Глава 8. Евгения

Каждую нашу встречу она улыбается мне, глаза её горят и мы вновь куда-то едем с ней, подальше от глаз, на окраину города, чтоб там покурить. Уже вот так чуть больше двух недель. Она заезжает за мной, и мы едем, как и сейчас. Я смею наблюдать за ней краем глаза. И только когда останавливаемся, смотрю прямо ей в глаза. Ха, она так смущается меня, это забавно. Готов поспорить, я ей нравлюсь, да и эти её звонки, смс, крайне редкий случай, когда девушка сама стремится к контакту. Она словно околдована мной с того момента, как я ей написал, будучи ещё в армии. Знакомство в интернете всегда происходит нелепо и это не стало исключением. До того как я не поделился с ней своим творчеством. Зашёл с козырей, скинул свой, думаю, лучший стих, он не произвёл на неё впечатления, а потом я ещё раз скинул его, но только уже в аудио, собственной озвучки.

Уставшая душа поэта

Кромсает перышком свой лист.

Залив всю глотку водкой,

Он продолжает писать стих.

Ему надоела эта правда,

Что в мире злых людей полно,

Как будто слуги всего ада

Пришли забрать его покой.

Всех раздражает эта правда,

Что ты не тот и ты не та,

И слова нет, что скажет ясно,

Как жизнь прожить нам без труда.

Кончайте врать уже друг другу,

Убрав ножи от спины друга,

Снимите лживые улыбки

С ненастоящего лица.

Сжигая тонкий лист бумаги,

Не чувствуя огня совсем,

Он тушит пламя холодными руками,

Встречая новый день.

И вот потом случилось это, как будто она стремится познакомиться первой, узнать меня, заговорила о встрече.

Мы по-прежнему никто друг другу, мы не пара, мы не друзья. Мы просто общаемся, что ли, потому что легко, потому что хочется. Но вот тот день, точнее те несколько дней, когда я ушёл в отрыв и мы не виделись с ней, оставил след на моей шее. Она увидела его вечером, когда мы с Максом и Димой завалились к ней в тачку. С ещё неостывшим запахом алкоголя, с диким хохотом уселись в машину. Я постоянно сидел боком, поворачивая голову к пацанам. Тут я и прокололся. Она увидела и вроде бы побледнела, и от возмущения открыла рот. Я спросил, все ли в порядке, и она соврала, сказала, что все хорошо, это я понял не сразу, а только на следующий день. И теперь она очень осторожна, хотя, может, она всегда была такой… Я так и не коснулся её, до сих пор мне неизвестно, какая на самом деле её кожа. Выглядит безупречно. Сколько это продлится?

Мы приехали уже на накатанное место, она прибавила радио и мы вышли на улицу, где выкурили по сигарете. Я уже отвык ходить без шапки, и мне ощущается каждая снежинка, падающая сверху.

Вернувшись в машину, мы словно оставили на улице то задорное настроение и начали играть в молчанку. Я смотрю вперёд через лобовое стекло, куда-то вдаль. Смотрю под ноги, смотрю куда угодно, но не на неё. По радио играет зарубежная попса. Я уже весь изъерзался, а она все так же сидит в статике, абсолютно неподвижно, сложила руки у себя на коленях и тоже смотрит куда-то вдаль. Уложив руку на подлокотник, я чувствую, как положил локоть на что-то мягкое. Это были её перчатки, я тут же посмотрел на неё, на её руки, те оказались красными от мороза. Ведь точно, мы вышли на улицу, она была в зелёном плаще до колена, ляпистый лёгкий шарф и сапоги. Ни шапки, ни перчаток на ней не было. Она мне никто, чтоб учить её, да и я не придал этому особого значения. Я протял руку ближе к ней, по-прежнему держа её на подлокотнике, она обернулась. На её лице был вид глубокой думы, уж не знаю о чем, но теперь она опомнилась. Я указал ей глазами на свою ладонь, и она осторожно, неторопливо и с опаской вложила свою