Следует признать, что в работах многих из нас, особенно в старых работах, присутствуют недостатки, в некоторой мере типические; в решении новых проблем мы привыкли ориентироваться на старую академическую науку, подчас игнорируя запросы нашего времени: отсюда приглушение принципиально нового, что выдвигалось жизнью и что, в конечном счете, стимулировало постановку этих проблем. Частные проблемы редко интерпретировались в свете общих интересов. Идеологические основы всякого литературного явления затушевывались и заслонялись второстепенными вопросами художественной формы, что производило впечатление пропаганды принципа “искусство для искусства”. Все это приводило к камерности изучений, их кабинетности, отрыву от жизни.

Я полагаю, что впредь мы должны решительно отказаться от подобных методов работы, вызывавших справедливое недовольство.

Я считаю весьма печальной ту историко-литературную концепцию, которая игнорирует национальный фактор в развитии литературы, впрочем, как и культуры вообще. Я считаю порочным построение схем единого мирового процесса, считаю совершенно ложной идею механистического перенесения фактов литературы из одной среды в другую. Еще более ложной я считаю такую концепцию, которая делит народы на высшие и низшие, причем считает нормальным, что низшие народы питаются объедками со стола высших.

Этому я противопоставляю концепцию развития литературы под влиянием конкретных факторов, возникающих в пределах национальной исторической среды. Развитие литературы определяется не имманентными законами, независимыми от условий, места, времени и национальности, но всегда под влиянием реально сложившихся условий и потребностей социальной среды, создающей свою литературу.

Борьбу с космополитизмом в литературоведении я считаю насущной не только потому, что он заводит нас в тупик, но и потому, что служит силам мировой реакции.

Профессор Б. В. Томашевский»[226].

«Мои ошибки в работах о Достоевском квалифицируются как апологетика. Да, я должен сознаться, что в моем увлечении своей долголетней темой о нем я действительно стоял на неправильной позиции, я действительно говорил о его реакционной идеологии в слишком мягких тонах.

Его борьбу с революцией, начиная по крайней мере с “Записок из подполья”, я обычно отодвигал на второй план, выдвигая преимущественно положительные стороны его огромного таланта. Сказалось это особенно ярко в работе о “Братьях Карамазовых”, построенной главным образом на крайне ошибочном применении к оценке его творчества слов В. И. Ленина о Толстом из статьи “Лев Толстой как зеркало русской революции”. Эта работа, написанная 12 лет тому назад, нашла резкую критику в целом ряде отрицательных отзывов, с которыми я долго не соглашался, упорствуя в своей концепции.

Но время взяло свое. Борьба с моими оппонентами продолжалась, но уже не публично, а внутри меня, и я постепенно стал отступать, стал признавать, что я действительно искажал правду о Достоевском. Субъективно я был убежден, что в последней моей работе “В творческой лаборатории Достоевского” я уже стоял на правильной позиции. Но застарелая болезнь, очевидно, не так быстро излечивается – следы апологетики остались, и, судя по статьям в газете “Культура и жизнь” и в “Литературной газете”, очень и очень заметные.

Когда книга моя обсуждалась на кафедре, я еще упорствовал, замечания казались мне несправедливыми. И вновь потребовался довольно большой промежуток времени, правда, на этот раз уже не годы, а месяцы, чтобы понять целиком свои ошибки, что и в этой последней книге картина значительно искажена, концепция в основе своей неправильна. Борьба с революцией в “Подростке” была главной задачей Достоевского, и пронизывает она весь роман. Стать бы на такую точку зрения, и все факты, анализируемые в этой книге, получили бы совершенно иное освещение, чем то, которое я даю.

Да, ошибочной оказалась и эта книга, может быть не в такой мере, как работа о “Братьях Карамазовых”, но, по этому самому, еще более дезориентирующей по отношению к правильной оценке творчества Достоевского.

Сознание своих ошибок обязывает ко многому. В последнее время я сосредоточил свои научные интересы на теме о революционных демократах, в частности на творчестве Белинского и Герцена. Им и посвящается моя книга, над которой я сейчас работаю.

Профессор А. С. Долинин»[227].

«Статья в газете “Культура и жизнь” под заглавием “Против буржуазного либерализма в литературоведении” четко формулирует перед литературоведами их ближайшие насущные задачи: подвергать повседневной деловой и принципиальной критике все пережитки буржуазного либерализма, формализма, низкопоклонства перед иностранщиной, которые в той или иной форме сознательно или бессознательно проявляли себя как в их преподавательской деятельности, так и в их научных трудах. В особенности существенна эта задача для литературоведов, занимающихся изучением западноевропейских литератур.

Следует признать, что многие работники филологического факультета совершили в этом смысле немало ошибок. Эти ошибки являются в значительной степени результатом их некритического отношения к русскому дореволюционному литературоведению и, в частности, к трудам А. Веселовского.

Необходимо признать политически вредными традиции славословия по отношению к Веселовскому и ученым его школы, т. к. они прививали культ “чистой науки”, затушевывали, а порою и вовсе зачеркивали вопросы прямой зависимости литературы от исторической действительности, от классовой борьбы, от уровня развития философских идей в обществе.

В некритическом отношении к трудам Веселовского повинен и я. Считаю обязательным полностью пересмотреть свои прежние позиции и извлечь все необходимые выводы из статьи газеты “Культура и жизнь”.

Профессор М. П. Алексеев»[228].

«Опубликованная в газете “Культура и жизнь” статья “Против буржуазного либерализма в литературоведении” с полной ясностью показала, что у нас еще сильны пережитки буржуазного либерализма, формализма всех видов и оттенков низкопоклонства перед буржуазным Западом и его насквозь фальшивыми и вредоносными установками в области философии в науке.

Одна из наиболее враждебных нам идей, определяющих теорию и практику упадочного буржуазного искусства и искусствоведения, это – идея космополитизма, которая упраздняет понятие национальной культуры и тем самым противоположна идее интернационализма.

Тем решительнее следует нам бороться с попытками оживления этой идеи в советской науке. Между тем еще недавно многие из нас способствовали этому оживлению – когда, например, некоторыми профессорами филологического факультета ЛГУ, в том числе отчасти и мною, пропагандировалась концепция А. Веселовского.

Всякому должно быть ясно, что А. Веселовский является у нас проводником западно-буржуазных методов и тенденций в литературоведении, в том числе и идеи космополитизма. Старательно выискивая параллели и предлагаемые источники для произведений русской литературы, он обходил вопрос о художественном своеобразии русских произведений, о их особом идейном содержании, делающем их отражением именно русской и никакой другой конкретной исторической действительности, Веселовский подменивал значение сущности литературных явлений изучением их оболочки, тем самым открывая широкую дорогу для проникновения