Последние годы я много размышлял над вопросами литературной теории. Я твердо убежден, что, только продвинувшись в области теории, мы сможем перестроить литературоведение. Нельзя без конца жевать готовые выражения. В наше время возникли новые проблемы, и мы должны решать их новыми методами. Синтез теории литературы, истории литературы, литературной критики – таков путь, завещанный нам передовой революционной наукой.

Основная тема, над которой я теперь работаю, – “Пушкин и его эпоха”. Я пытаюсь в своей новой книге показать Пушкина как наиболее полное воплощение своего времени, народа, отечества и как деятеля, силой своего гения опередившего время и связавшего два поколения революционной России. Эту книгу я пишу с радостным сознанием того, что литературоведение стало у нас частью общенародного, социалистического дела, что своим трудом мы, советские литературоведы, участвуем в великой борьбе за победу коммунизма»[250].

Пушкинский дом остается без директора

Так случилось, что первый серьезный оргвывод в отношении Института литературы АН СССР был сделан Провидением: 4 апреля 1948 г. в Москве умирает заместитель академика-секретаря Отделения литературы и языка Академии наук СССР, директор Института литературы академик Павел Иванович Лебедев‐Полянский. И хотя он, живя в Москве, не играл заметной роли в политической и научной жизни Ленинграда, он всегда прикрывал «тылы» Пушкинского Дома как в Президиуме Академии наук, Высшей аттестационной комиссии, так и в других инстанциях. Получение Б. С. Мейлахом Сталинской премии также не могло произойти без его деятельного участия.

«7 апреля в Институте литературы Академии наук СССР состоялось траурное заседание памяти скончавшегося академика П. И. Лебедева-Полянского.

Заседание открыл коротким вступительным словом проф[ессор] Б. П. Городецкий. ‹…› Доклад о жизни и деятельности П. И. Лебедева-Полянского как ученого сделала член-корреспондент Академии наук СССР В. П. Адрианова-Перетц. От имени партийной организации института выступил научный сотрудник Д. С. Бабкин. Воспоминаниями о П. И. Лебедеве-Полянском поделились профессора Г. А. Гуковский, М. К. Азадовский, А. А. Смирнов, Б. В. Томашевский, Б. М. Эйхенбаум, докторант Б. В. Папковский»[251].

Смерть Павла Ивановича совершенно лишила Пушкинский Дом надежд на защиту в Москве. Теперь привыкший к надежным тылам Л. А. Плоткин, который после длительной паузы, 31 августа 1948 г., распоряжением Президиума АН СССР за подписью С. И. Вавилова и В. П. Никитина был назначен временно исполняющим обязанности директора[252], остался без привычной поддержки. Кроме того, под угрозой оказалась и сама деятельность Пушкинского Дома: как бы ревностно ни отстаивал Л. А. Плоткин линию партии в институте, с его пятым пунктом он никогда бы не был утвержден в ЦК ВКП(б) руководителем этого храма науки. А пока вопрос о кандидатуре нового директора оставался открытым, претендентов на этот пост становилось все меньше и меньше – идеологический шторм смывал одного за другим. Наиболее вероятным, после получения Сталинской премии, казался Б. С. Мейлах, но в его случае пятый пункт был также непреодолим.

В Ленинграде складывалась необычная ситуация: переход в Москву ректора А. А. Вознесенского, а затем последовавшая через три месяца смерть академика П. И. Лебедева-Полянского оставили ленинградскую филологию без всякого прикрытия. Этим обстоятельством вскоре сумели воспользоваться как в университете, так и в Пушкинском Доме.

Ленинградским писателям рано успокаиваться

14 мая 1948 г. Ленинградское радио оповестило своих слушаталей:

«Сегодня открылось расширенное заседание правления Ленинградского отделения Союза советских писателей, посвященное обсуждению первых четырех номеров журнала “Звезда”, вышедших в 1948 году.

В заседании принимают участие приехавший из Москвы главный редактор “Литературной газеты” Ермилов, председатель Комиссии по критике и теории литературы Союза советских писателей СССР Ковальчик, заместитель председателя этой же комиссии [Ю. С.] Калашников.

Доклад о работе редакции “Звезды” сделал главный редактор журнала Друзин…»[253]

Описываемое заседание, на котором присутствовали и почти все литературоведы, продолжалось два дня.

Основной доклад В. П. Друзина, выступления членов редколлегии журнала и мнения ленинградских писателей показали, что качество журнала улучшилось и теперь он вполне соответствует как литературным, так и идейно-политическим требованиям текущего момента.

Но благостное настроение сменилось в тот момент, когда на трибуну начали выходить москвичи, верные проводники сталинской идеологической линии – главный редактор «Литературной газеты» В. В. Ермилов и ответственный секретарь газеты «Культура и жизнь» Е. И. Ковальчик – советские литературоведы, доктора филологических наук…

Они не оставили и следа от благодушных настроений ленинградцев: писателей и редакцию «Звезды» обвинили в самоуспокоенности, идеологической слепоте, а про выступление В. П. Друзина было сказано, что в нем «недостаточно было критики и самокритики»[254].

Среди ленинградских писателей сразу же начался ропот по поводу очередного партийно-литературного десанта. Скрыть такой холодок зала было невозможно. Именно поэтому Евгения Ивановна Ковальчик во второй день заседания заявила:

«Было сказано, что тут прислали бригаду во главе с танком. Мне бы хотелось точно договориться, что присылка товарищей из Москвы или другого города должна быть в литературной жизни явлением постоянным, а мы очень активно приглашаем в Москву, это могут подтвердить бывшие у нас в Москве критики. Мы без ленинградцев не мыслим больших мероприятий»[255].

Но, к удивлению приехавших из столицы гостей, они все-таки получили серьезный и непривычный после 1946 г. отпор: слово взяла В. Ф. Панова, которая среди прочих имела одного преданного читателя, мнение которого значило много больше, чем всех остальных вместе взятых, – товарища Сталина. Вера Федоровна не особенно стеснялась в выражениях, излагая собственное мнение:

«Мне хочется сказать вот о чем: мне кажется правильным и нужным, чтобы московские товарищи приезжали помогать разобраться в наших делах, выявлять наши грешки, несмотря на то что у нас в Союзе существуют такие люди, как проф[ессор] Гуковский. Очень хорошо, пусть приезжают со стороны, но мне кажется, что следует лучше готовиться к этим обсуждениям и вести их на уровне, который мы вправе требовать от москвичей. Посудите сами, тов. Ермилов выступает и начинает обвинения ленинградских писателей, что, идя на это собрание, они не прочитали четырех номеров “Звезды”, а кончает тем, что больше говорить не может, потому что больше не читал. Мы – триста человек обязаны прийти, прочитав, а он не обязан прочитать, если он выступает.

Мне кажется также неправильной позиция т. Ковальчик, которая, едва усмотрев профессиональный разговор в статье Эвентова, говорит, что это формализм и что это скатывание к натурализму»[256].

Закончила же В. Ф. Панова свое защитительное выступление восклицанием: «А журнал “Звезда” в основном хороший!»[257]

Совершенно не случаен тот факт, что писательница упомянула в своей речи профессора Г.