— Простите, чай-кофе не предлагаю, кошерной посуды у нас не водится, — продолжал Петруша, предвкушая, как огорошит раввина своим знанием еврейских религиозных правил. Про кошерную еду все слышали, а вот то, что кошерными должны быть еще посуда, раковина для ее мытья, плита и микроволновка — это уже высший пилотаж.

Раввин и ухом не повел.

— Я рад, что вы помните то, чему вас учили в ешиве, господин Некрасов, — произнес он мягким голосом с характерным певучим акцентом. — Не стоит беспокоиться, я не собираюсь в подобном месте распивать чаи.

Петрушу передернуло. Посетитель не зря с первого взгляда показался смутно знакомым. Петя тогда отогнал эту мысль, сказав себе, что все досы на одно лицо. Но с этим, по-видимому, он действительно встречался раньше, в еврейский период своей жизни.

— Забавное было времечко, — криво ухмыльнулся он, стараясь показать, что ничуть не смущен.

— Хорошее время, — согласился рабби. — Вы были прилежным учеником, настоящим талмидхахамом. Кстати, как вам удается скрывать этот этап вашей жизни от товарищей по партии? Вы ведь обрезаны.

Он берет меня на понт, догадался Петя. Ему что-то от меня надо за его жидовские сребреники. А отец Геннадий-то уши развесил! Но нет, он не может вредить мне даже косвенно, раз его патрон — из наших, это запрещено уставом Стражи. Или евреям устав не писан?..

Вслух он произнес как можно спокойнее и жизнерадостнее:

— Вот здесь вы ошибаетесь, рабби. Я не прошел гиюр. Рабейну и морейну в последний момент сочли меня недостойным приобщиться к избранному народу из-за тайной связи с одной замужней еврейкой. Вы, наверное, уже покинули Россию об эту пору. А от товарищей я этот период вовсе не скрываю. Врага надо знать изнутри. Мои глубокие знания вызывают только уважение единомышленников.

Эффект от этой речи был полным. Раввин потемнел, улыбка сползла с его пухлого рта, физиономия вытянулась.

«Что, взял? — злорадно подумал Петя. — Пупок у тебя развяжется наезжать на Петра Алексеича Некрасова, славу и гордость земли русской. Ладно, к делу. Бабки гони».

— Ладно, к делу, — сказал еврей, подавляя вздох. Он умел достойно проигрывать. — Мне поручено передать вам это.

Из потайного внутреннего кармана превосходного пиджака появился толстенький конверт, и Петя мгновенно забыл о своем позорном прошлом и гнусных намеках израильского гостя. Он привстал и благоговейно принял подарок из веснушчатых рук раввина.

— Желаете расписку? — пропел он, не сумев сдержать лакейских интонаций. И тут же прикусил язык. Распиской они смогут шантажировать его куда успешнее, чем несостоявшимся еврейством. Представляете заголовок: «Русский патриот на содержании у Израиля» или что-то в этом роде. Конкурирующее движение «Дым отечества» с упоением распишет эту тему вдоль и поперек. Их лидер, лысый козел Переяславчиков, уписается от восторга, что выпал шанс пнуть Некрасова.

— Не желаю, — отмахнулся рабби, и Петруша незаметно перевел дух — пронесло. — Мы верим вам на слово. Впрочем, даже и слов не требуется. Вы сами знаете, что делать.

Петя понимающе кивнул.

— С еврейскими погромами сегодня непросто, — осторожно заметил он. — Народ настроен на другое. Вот если бы черножопых…

Раввин негодующе всплеснул руками:

— Какие погромы, господин Некрасов, побойтесь Неба! Никаких погромов, никакого насилия! Пусть евреи мирно и благополучно живут в вашей процветающей стране. Но пусть помнят, что они евреи. Для этого достаточно, чтобы вы, Петр Алексеевич, и ваши штурмовики просто были и не исчезали. И иногда появлялись на улицах с вашими убедительными и доходчивыми лозунгами. Думаю, на это наших денег хватит.

— Ну да, ну да, — кивнул Петя, проявляя полную солидарность с собеседником. — На то и щука в реке…

— …чтобы еврей не дремал, — закончил гость, вставая. — Удачи, господин Некрасов.

— Благодарю, рабби, — ответил Петя вполне искренне. — Пардон, не разобрал ваше имя…

— Да я его и не называл, — пробормотал еврей с легким недоумением, с каким, вероятно, Алиса в Зазеркалье отреагировала на предложение представиться пудингу за обедом. — Вот, пожалуйста.

Он выудил из недр своего роскошного пиджака визитку и протянул Некрасову. Этот жест избавил их обоих от уловок, позволяющих избежать рукопожатия. Петр положил картонный квадратик на стол, а когда гость вышел, не глядя сунул его в карман.

Он не выдержал и беззвучно похлопал в ладоши, когда за раввином закрылась дверь. И сделал грубый мальчишеский жест, демонстрирующий, что теперь он имел в виду весь мир, независимо от национальной принадлежности. Йес! Или «йеш!», как сказали бы израильтяне, что одно и то же. Бабки у него! Распорядиться ими он собирался по справедливости — половину на святое дело, половину — на личные нужды славного патриота Петра Алексеевича Некрасова. В конце концов, эти деньги появились исключительно благодаря его усилиям, его членству в ассамблее Третьей стражи. А во сколько оценить моральный ущерб от общения с христопродавцами?

Он открыл конверт и любовно погладил приятно шершавые купюры сначала по шерстке, со стороны рубашки, потом на срезе объемистой пачки. Ему совсем не хотелось их пересчитывать. Такая у Петруши была особенность — он не любил считать деньги. От того, что он узнавал точную сумму, восторженные отношения между ним и наличными опошлялись, переходили в область мелочного и сухого расчета. Конечно, рано или поздно считать приходилось, но это было как вынужденная женитьба после пылкого безрассудного романа.

По уму, следовало прямо сейчас пересчитать подношение и отложить общественную часть в сейф. Но Пете не хотелось расставаться даже с частью денег, пока он в полной мере не насладился радостью обладания всей суммой. Потом поделю, решил он. И вообще лучше сделать это дома и принести пожертвование в штаб, когда здесь соберутся ребята. Не стоит никому знать, что он назначал здесь свиданки с евреями.

Некрасов сунул конверт за пазуху. У него был свой потайной карман — изнутри, на любимой косоворотке, сиречь толстовке, из прочной и мягкой ткани. Самое дорогое хранилось у сердца.

Он встал из-за стола, потянулся и зевнул. Нормальные люди еще дрыхнут без задних ног. Что ж, правильно сказано у русского народа: кто рано встает, тому бог подает.

Он запер хлипкую дверь офиса и, помедлив, решил все-таки зайти «на дорожку» в заведение общественного пользования в конце коридора. Обычно он брезговал вонючими кабинками и допотопными писсуарами, но с утра там еще не успели сильно загадить после уборки.

Споласкивая руки под вечно протекающим холодным краном и разглядывая в мутном зеркале свою серую оплывшую физиономию, Петя окончательно решил, что утренняя жизнь не для него и рано вставать, как рекомендует русский народ, он будет только за очень большие деньги. Поскольку большие деньги сейчас лежали у него под ключицей, это мысленное ворчание было чистым кокетством.