Куп, ненавистник всего традиционного, всерьёз хотел стать моим бойфрендом?

– Ты хочешь встречаться? – с сомнением спросила я.

Он взял моё лицо в ладони и посмотрел мне в глаза. Как ужасно – когда на меня по-настоящему смотрят.

– Куп… – начала я, отчаянно желая, чтобы он отвернулся; не уверенная, куда это всё идёт. В воздухе копилось напряжение, чувство: «Сегодня начнётся что-то, что никогда не закончится».

– Джессика Мари Миллер. Ты сейчас наверняка уже знаешь, что я тебя люблю.

Я издала удивлённый звук.

Он улыбнулся.

– Мне казалось, что у меня это на лбу написано со дня, когда я тебя встретил.

– Предсказание, – сказала я, опоздав на три года.

– Конечно. В первую неделю учёбы мы с тобой одновременно вышли из Ист Хауза. Ты меня не заметила, но я следил за тобой всё время, пока ты шла. Ты была такой красивой. Но что меня больше всего поразило – это то, с какой лёгкостью я мог прочитать твои мысли.

– Что ты имеешь в виду?

– Было так легко понять, что ты чувствуешь. Всё было написано у тебя на лице. Тоска, когда ты проходила мимо других студентов, счастье при виде башни Блэквел, волнение, когда ты подошла к Перкинс Холлу, где были твои занятия. Я помню, что подумал, какая ты невинная, какая смелая и как сильно я хочу тебя узнать.

Куп наклонился и поцеловал меня внос.

– Теперь я никогда не могу понять, что ты думаешь.

– Я…

– Я хотел пригласить тебя на свидание на первом курсе, – быстро сказал он. – Ты приклеила предсказание к своей двери, и я подумал, что у меня есть надежда. Но потом день приёма в сестринства, когда я зашёл в свою комнату, а вы с Минтом сидели на кровати… Минт был моим соседом. И тебе он очевидно нравился. Так что я сказал себе тебя забыть. Но так и не смог.

– Ты мог бы, – тихо сказала я. – Ты мог бы быть с кем угодно. Все сплетничают, почему ты ни с кем не встречаешься.

Он потряс головой.

– Скажи им, что я без ума по тебе с наших восемнадцати лет. Для меня больше никого нет. Я думал, что смогу вынести тайные отношения с тобой, потому что как минимум я получаю часть тебя. Я сказал тебе, когда мы это начали, что я хочу больше…

Я всё ещё слышала в голове эти слова: «Я говорю тебе заранее. Мне нужно больше. Ты нужна снова и снова». От одного воспоминания я густо покраснела.

– Но больше – недостаточно.

– Так чего же ты тогда хочешь? – Моё сердце стучало так сильно, что я чувствовала, как оно рвётся наружу из грудной клетки.

Он посмотрел на меня серьёзными зелёными глазами.

– Я хочу всё.

Эти слова были будто заклинание. Вес всего, что я целый год сдерживала, упал на меня: тайные встречи, краденое время; то, как сильно, до боли, я хотела его, лёжа одна в кровати и пытаясь не думать о том, как в моих мыслях был только Куп, Куп, Куп. Правда была на виду, но до сих пор я не могла разрешить себе на неё взглянуть. Потому что мне было страшно.

Я знала, что может случиться, если любить кого-то всем сердцем.

– Но Минт… – Я осеклась.

– Ты не любишь Минта, – ответил Куп, так уверенно, что я бы засмеялась, если бы не была так напугана. Куп не понимал, каково было идти через кампус с Минтом, приходить на вечеринки, держа его за руку. Как на меня смотрели: оценивающе, завистливо, мечтательно. Наркотическое удовольствие от сознания собственной ценности. Что это для меня значило. Это я любила.

– Наркотики, – вместо этого сказала я. Это был мой туз; единственное, о чём мы ругались. Куп настаивал, что ничем серьёзным он не торговал; в основном марихуана и «экстази» студентам колледжа, только чтобы иметь дешёвую крышу над головой и не давать матери скатиться в долги. Он отказывался продавать тяжёлые наркотики – нынче это был «твик» и иногда героин. Он настаивал, что никогда не будет это продавать, как бы это ни злило тех, кто выше него. Он не будет вредить настоящим зависимым.

Я никогда не рассказывала ему об отце.

– Я бросил, – сказал Куп и стал ждать моей реакции.

– Что… Когда?

– Вчера. Я сказал им, что больше не буду. Я на старшем курсе, в мае по-любому отсюда уеду, и я накопил достаточно денег. Уже пора.

Я поцеловала его в уголок рта.

– Я очень рада это слышать.

Куп повернул голову, нашёл мои губы и жадно меня поцеловал. Всё ещё так же страстно, как в первый день; как изголодавшийся.

– Джесс, – хрипло сказал он.

– Что? – Было трудно говорить, или дышать, когда мне хотелось только целовать его.

– Скажи это. – Он заключил меня в объятия и крепко прижал к себе, проталкивая ногу между моими. Там, где его нога тёрлась о мои, зажглось тепло и распространилось по телу. Я вжалась в кровать, и он поцеловал меня ещё крепче, запустил руки в мои волосы и опустился на меня сверху. Я провела руками по его плечам, по твёрдым линиям его спины, почувствовав ямочку на поясе, прижимая его к себе, желая почувствовать на себе его вес.

Он поднял голову.

– Скажи мне, что ты меня любишь.

У нас за спиной послышался громкий треск: разбились стеклянные двери, ведущие на задний двор Купа.

Я завизжала, отчаянно пытаясь сесть, а Куп быстро перекатился к прикроватному столику, судорожно пытаясь там что-то найти.

Через разбитое стекло двери просунулась рука и повернула замок, открывая дверь настежь.

– Чёрт, – прошипел Куп, выдёргивая ящик прикроватного столика.

В квартиру, хрустя разбитым стеклом под ногами, вошли двое мужчин. Хотя все мои инстинкты требовали этого не делать, я не могла не посмотреть на их лица.

Они оба были высокими. У длинноволосого через всё его бледное лицо шёл шрам; такой глубокий, что от него поменялась форма его рта. У бритоголового были такие тёмные глаза, что зрачков было не видно.

Я замерла с бешено бьющимся сердцем. Это были плохие люди. Я видела зло в их лицах.

– Купер, – сказал тот, что со шрамом. – Плохое время для гостей.

Куп протянул руку, защищая меня, как щитом; вторая рука всё ещё была в ящике. Он наклонился туда и вытащил длинный нож – мачете.

– Хорошая попытка.

У Купа было мачете? Рядом с кроватью, всё это время? Это значит, что он знал, что ему грозит опасность, как бы он ни настаивал, что не грозит.

Бритоголовый показал на